Я. Ты. Мы. Они

— Иди, умывайся, сейчас завтракать будем.

И я спешу скрыться в ванной от слишком проницательной золовки.

Умываюсь и чувствую, что, несмотря на все свои дурные мысли, мне сегодня хорошо. Вернее моему телу, за последнюю неделю ему пришлось достаточно паршиво, значит, если организму сегодня хорошо, то и мне тоже. Можно просто насладиться завтраком в приятной компании, а потом стребовать своих детей обратно.

Когда я свежая и бодрая возвращаюсь к Алене, она уже накрыла на стол, в тарелках дымилась овсянка. Я по-детски скривилась, вызвав в Аленке беззаботный смех:

— Санька, ты хуже своих детей. Кирюха так же морщится, когда мама его по утрам кашей пытается накормить.

— Это у нас семейное…

— Ничего подобного, это просто ваша неприученность к овсянке. Ты сама не любишь, вот и дети к ней не привыкли.

Я с сомнением ковыряюсь ложкой в склизкой массе.

— А есть что другое?

— Неа, у вас в холодильнике хоть шаром покати. Сегодня папу попрошу, чтобы он вам за продуктами съездил. Ну да, я же неделю домом не занималась, откуда у нас тогда еде взяться?

— А почему Дмитрий Александрович? А не… — обрубаю себе на полуфразе.

Аленке хочется улыбаться, но всячески пытается сдержать свои губы на месте. Получается плохо, но я ей благодарна, хотя бы за попытку.

— Почему не Саша? Так он позавчера в Москву улетел. Там что-то срочное.

Вот же гад! Улетел и не сказал, и детей бросил. Нет, не буду с ним обниматься… И тут еще совсем некстати образ любовницы его в памяти всплывает… Вот же блядство какое, месяц без приступов ревности жила, нормально. А как только подумала, не простить ли мне его, так ко мне бабы всякие ненужные в голову полезли. Уже второй раз за утро.

Как он мог уехать!

А кто его выгнал, а?

Дорогой внутренний голос, ты на чьей стороне? Помолчи, пожалуйста.

— Он сказал, что сейчас с делами разберется, и на весь июль сюда, к вам.

— Он детей на море забрать хотел…

Алена смотрит на меня выжидающе:

— А ты?

— А что я?!

— Чего ты хочешь?

Так и подмывает ответить, что в прошлое хочу, хотя бы на годик. Я бы тогда придумала, как все исправить. Но ведь это из области сказок.

— Ничего не хочу. Пусть летят, дети рады будут. А я пока… А я пока тут к работе в школе готовиться начну. Программы изучу, узнаю, что от меня требуется. Детей в школу дооформлю.

А сама про себя добавляю: «Узнаю, как это жить без него».

— Ладно, давай я тебя прямо спрошу. Что ты думаешь с Сашей делать? С вашими отношениями?

Ох уж эти прямые вопросы. Вот какой от меня сейчас Алена ответ ждет?

— А тебе на работу не пора?

— Неа. Знаешь ли, в том, чтобы работать в отцовской фирме, есть свои плюсы, — Аленка отвечает легко, у меня такое чувство, что она получает удовольствие от всего происходящего. От того, что наконец-то, можно полазить в моей личной жизни. Соскучилась она что ли по нашим страстям? — Но ты от темы не уходи.

Я упрямо молчу, запихивая в рот ненавистную овсянку. На самом деле есть хочется неимоверно, только сейчас это понимаю. Но не овсянку же? Ладно, все равно другой еды нет. Итак, за маму, за папу, за бабушку…

— Саня! — кричит мне Алена и кидает в меня ложкой, еле успеваю увернуться.

— Ты что рехнулась?!

— Возможно, я с вами всеми точно мозгами поеду. Еще раз. Что ты думаешь делать с мужем?

По возможности оттягиваю время, пытаясь поднять упавшую ложку.

— Я сейчас в тебя тарелкой запульну.

С подозрением смотрю на чужую тарелку с овсянкой, запульнет же. И как меня только угораздило с этой семейкой связаться?

— Ален, какого ответа ты от меня сейчас хочешь? Не знаю. Еще месяц назад думала, что убью его. Потом тосковала по нему, слезы лила. Вот его нет, меня к нему тянет. А как вижу, так глаза выцарапать охота.

— Вот что выцарапать — это хорошо, — философски замечает она.

— Чего хорошего?

— Значит, что тебе не все равно.

— Я тебе так могу сказать, что мне не все равно.

Интересно, а на чьей стороне Алена? Вот когда мы пили с ней и Надеждой Викторовной, я знала, что она меня поддерживает. А тут прям не могу избавиться от мысли, что она меня пытается обратно свести с братом.

— Злость — обратная сторона страсти. Значит, не все еще потеряно. Хуже, если б тебе все равно было.

— Интересно, и в кого ты такая умная?

— В маму с папой, — с неподдельной гордостью в голосе поясняет мне.

Меня уже начинает бесить ее самоуверенный вид. Что ж меня все жизни учить берутся?!

Буду лучше есть овсянку и молчать. Но тарелка, как назло, уже пуста. И когда только успела?

— Он тут поговорить пытался, ну перед тем как я заболела, — неожиданно для себя начинаю свой рассказ. — Сначала ведь ничего не пояснил, говорил, что я не готова.

— А ты была готова?

Я задумываюсь.

— Нет, наверное. Каждое его слово в штыки воспринимала, подвох видела.

— А в последний раз?

— В последний раз тоже. Заперлась от него в ванной и ревела, — вспомнила и поморщилась от того вечера. Тогда собственное поведение казалось таким правильным. А теперь сама себе истеричкой кажусь.

— Но он заговорил?

— У него выхода, кажется, не оставалось. Говорил, что себя потерял. Или нас? Я тут не сильно поняла.