— Он, наверное, хочет пить. — Она кивнула в сторону раненого и улыбнулась, хотя и натужно. — Чарли. — Потом посмотрела на меня, и ее улыбка заметно смягчилась и потеплела. — Но можно Шарлотта.
Немец пил неряшливо, разбрызгивая воду по подбородку. Мы притворялись, что не замечаем, как она стекает и скапливается в зияющей дыре у него в животе.
— Скоро ночь, — прошептала моя спутница, глядя на пустые арки окон. Солнце заваливалось за горизонт, окрашивая небо последними кроваво-красными и бордовыми лучами. Вскоре прохладный бальзам лунного света успокоит боль от его ухода. — Когда-то это, вероятно, была прекрасная церковь.
— Так и есть. Зажжем фонарь.
Я укутал Вильгельма одеялом, позаботившись о том, чтобы полностью скрыть нацистскую униформу. Мы встретились взглядами, и я поднес палец к губам. Он понимающе прикрыл глаза.
Вдвоем с Шарлоттой мы водрузили крышки обратно на ящики. Всего в руинах было спрятано двадцать шесть статуэток, и если молодая женщина надеялась отыскать среди них какую-то конкретную, то не преуспела в этом. Некоторые она узнала и поделилась со мной историей этих скульптур, но лишь бегло оглядела их, не задержавшись ни на одной.
Шарлотта распаковала все ящики явно не из простого любопытства. По тому, как разочарованно поднялась ее бровь, когда она прикрыла брезентом спрятанные сокровища и отошла от апсиды, я догадался, что она что-то ищет.
Когда окончательно стемнело, я услышал снаружи какое-то движение. Шарлотта и Отто сидели рядом со мной на полу. Она расчесывала гребнем его шерсть. Пес насторожился. Он не зарычал, но весь сжался и уставился в темноту, в направлении развалин. Я тронул Шарлотту за плечо и тихо произнес:
— Там кто-то есть.
Она напряглась и откинула подол юбки, чтобы показать мне, что пистолет лежит рядом с ней на камне. Я с трудом сдержал улыбку.
Из темноты вышел мужчина и ступил в тусклый круг света, который отбрасывал фонарь. Это был дряхлый старик, сгорбленный и скрюченный, с лицом, обветренным от многолетних трудов под палящим солнцем. Он тяжело опирался на посох, но, когда заговорил, голос его звучал твердо:
—
Шарлотта нахмурилась.
— Что он сказал? — Я в упор посмотрел на женщину.
— Какую-то бессмыслицу…
Я встал:
— Сэр, я…
— Оуэн? — Он сощурился и подошел ближе к свету.
— Его отец. — Я взглянул на Шарлотту.
—
— Прошу вас! — поднявшись со скамьи, я пригласил его сесть.
Старик зашаркал ногами, посох гулко стучал по каменному полу. Он сел и, прежде чем положить обе узловатые ладони на крюк посоха, погладил Отто по голове. Затем кивнул в сторону Вильгельма и заговорил.
Моя спутница неуверенно посмотрела на раненого немца, а потом ответила. Они обменялись несколькими фразами, и Шарлотта обратилась ко мне:
— Его зовут Бенуа. Земля, на которой стоит церковь, принадлежит ему.
— Откуда он знает моего сына?
Пока они объяснялись, я глянул на Вильгельма. Глаза у него были закрыты. Я не понял, действительно он спит или притворяется. Отто подошел к нему и лег, положив подбородок хозяину на плечо.
— Он говорит, что Оуэн сам пришел к нему несколько лет назад и попросил разрешения использовать церковь. Это перевалочный пункт, место отдыха. Старик утверждает, что это место было частью подпольной сети, организованной вашим сыном еще в сорок втором году. Он сказал, что немцы ничего не подозревали и никогда не приходили к нему с расспросами. — Я видел, каких усилий ей стоит не смотреть в сторону ложа, устроенного в углу.
— Спросите, почему так опасно быть похожим на моего сына и где мне его искать.
Шарлотта перевела мой вопрос.
— В свой последний визит сюда Оуэн сказал, что больше переправ не будет. Американцы наступают, и, как только немцев не станет, все изменится. Старик сказал, что ваш сын приезжал сюда в июне, и он рассчитывал увидеться с ним на обратном пути, но это должно было произойти несколько недель назад. Оуэн так и не вернулся, и старик опасается, что с ним что-то случилось.
— На обратном пути откуда? Знает ли Бенуа, куда он направлялся?
Выслушав Шарлотту, старик посмотрел мне в глаза:
— В Виши.
Утром Бенуа принес нам еду, топливо и однозарядную винтовку Лебеля образца 1886 года. Такие ружья использовались во время Первой мировой.
Старик мрачным тоном говорил, а Шарлотта переводила:
— Он хочет отдать вам это оружие. В предыдущей войне он потерял всех своих троих сыновей, а на этой — внука. Он считает Оуэна храбрецом, а вас — порядочным человеком, раз приехали в такую даль на поиски сына. Вы окажете ему честь, если возьмете его винтовку.
Его слова поразили меня.
— Я и сам сочту это за честь.
Они с Шарлоттой обменялись еще несколькими фразами.