Рюкзак с моим добром был у меня за спиной, я держал саквояж, в который она упаковала теплое пальто, сапоги, два платья — одно зеленое, а другое синее, темнее того, что было на ней надето, и пару носков, штопаных-перештопаных больше, чем мои собственные. Не стесняясь, но и без всякой демонстративности, она закатала все свое нижнее белье в зеленое платье. Мне импонировала ее практичность, но, оглядывая вслед за ней комнатушку, я понимал, как это убогое жилище отличается от того, к чему она привыкла у себя в Америке. И тем не менее, когда она повернулась ко мне, улыбка у нее стала печальной.
— Вряд ли я вернусь сюда, но, должна признать, мне будет не хватать этой комнатенки. — Она глубоко вздохнула: — Ну ладно.
Глядя, как взымается ее грудь, я отметил, что при всей своей хрупкости женщина не лишена форм. Ее фигура напомнила мне скрипку, которую я оставил дома у камина. Дети вечно упрашивали меня сыграть им песенку на ночь.
— Ну что, пора в путь? — взглянула на меня Шарлотта.
— Пора.
Я последовал за ней по людным коридорам госпиталя. По дороге мы забрали со склада еще четыре сумки с провизией, и в конце концов она вывела меня к машинам скорой помощи, выстроившимся в длинный ряд. По виду они ничем друг от друга не отличались, но Шарлотта уверенно подвела меня к одной и похлопала ее по боку, словно это был боевой конь, а не бездушный автомобиль.
— Большинство называют их Кейти, но на мой взгляд, это совсем неоригинально.
— А почему? — Мне прозвище показалось весьма оригинальным.
— Это грузовик марки «Остин-Кей-Ти/Уай», произносится как Кейти.
— А вы как свою назвали?
— Я зову ее уважительно: Кэтрин. Она требует терпения и понимания, но никогда еще меня не подводила. — Шарлотта подняла боковую панель капота и наклонилась, устанавливая запчасть, которую сняла, чтобы обездвижить машину.
— Понятно. У меня тоже есть такой зверь. Ее кличут Брейч. Она черно-белая, обожает цветочки моей матери и не пропускает ни одной лужи.
— Брейч — это валлийское имя? — усмехнулась Шарлотта.
— Так и есть.
— Что оно означает?
— Черно-белая.
Шарлотта откинула голову назад и засмеялась — раскатисто и от души. Потом захлопнула капот и откинула назад волосы, от чего на бледной коже лба осталась полоска сажи.
— Ну, конечно. А вы ужас какой смешной, Рис Гравенор!
Мне такое никогда в голову не приходило, но я не удержался от ответной улыбки.
Молодая женщина обошла угловатый кузов машины, открыла висячий замок и, подняв шпингалеты, распахнула двойные дверцы и достала складные ступеньки. В просторном кузове скорой во всю длину бортов размещались две платформы для носилок. Верхние очень низко нависали над нижней платформой, и я увидел на концах ручки, чтобы поднимать их.
Внутри было душно и, хотя все было отдраено дочиста, чувствовался металлический запах.
— Рис? — Мягкий голос Шарлотты вернул меня из прошлого, и я едва не отшатнулся, когда она дотронулась до моей руки. — С вами все в порядке? У вас было такое лицо, словно вы далеко отсюда.
Снова в окопах, но только мысленно.
— Всего лишь отвлекся на минутку.
Пристально посмотрев на меня, Шарлотта полезла в кузов по откидным ступенькам. Она сдвинула панели, расположенные над носилками, и указала на вентиляционные отверстия в крыше:
— Как только мы начнем движение, тут же все проветрится. Вентиляторы заработают. Летом запах усиливается.