«Я встретил вас…»

начинает он тихо и проникновенно, просто и глубоко трогательно… Голос его слегка дрожит от внутреннего волнения… В памяти быстро запечатлелась вся его фигура во время чтения: вот он сидит, откинувшись на спинку сиденья, руки положил на ручки кресла, голову немного склонил на грудь и ни на кого не глядит, а устремил взгляд куда-то вперед, – но не вверх, а скорее вниз, в землю… Голос его звучит глухо и грустно… Чувствуется, что он сам пережил то, о чем говорит поэт. Чувствуется глубокое страдание одинокой души, и становится до слез жалко его…»

Катятся к закату и годы Толстого. Он часто болеет. В это время его навещает А. Б. Гольденвейзер. «Заговорили о Тютчеве, – вспоминал Александр Борисович об одном таком посещении писателя в 1899 году. – На днях Льву Николаевичу попалось в „Новом времени“ его стихотворение „Сумерки“. Он достал по этому поводу их все и читал больной.

Лев Николаевич сказал мне: „Я всегда говорю, что произведение искусства или так хорошо, что меры для определения его достоинств нет, – это истинное искусство. Или же оно совсем скверно. Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства. Я не могу читать без слез. Я его запомнил. Постойте, я вам сейчас скажу его“».

Лев Николаевич начал прерывающимся голосом:

Тени сизые смесились…

Я умирать буду, не забуду того впечатления, которое произвел на меня в этот раз Лев Николаевич. Он лежал на спине, судорожно сжимая пальцами край одеяла и тщетно стараясь удержать душившие его слезы. Несколько раз он прерывал и начинал сызнова. Но наконец, когда он произнес конец первой строфы: „Все во мне, и я во всем!..“ – голос его оборвался…»

«У мысли стоя на часах…»

Вскоре после возвращения Тютчева из-за границы началась его новая служба: с 1848 года старшим цензором при Особой канцелярии Министерства иностранных дел, а с апреля 1858 года и до самой смерти – Председателя Комитета цензуры иностранной. В конце сороковых годов XIX века началась и его публицистическая деятельность. 12 апреля 1848 года Тютчев продиктовал жене свою статью на французском языке «La Russie et la revolution» («Россия и Революция»). В следующем году, осенью, он решает обобщить свои раздумья по вопросам истории и политики, связанные с Европой, в большом трактате, «La Russie et l Occident» («Россия и Запад»), в который в качестве восьмой главы вошла бы и предыдущая статья.

Уже названия работ раскрывали темы, тогда волновавшие не только автора статей, но и общественные круги России и Европы. Поэтому имя поэта стало часто упоминаться и в частных разговорах, и в прессе. В начале 1850 года появляется оказавшаяся последней в этой серии статья Тютчева «La Papaute et la questio Romaine» («Папство и Римский вопрос»).

Публицистическая деятельность и служба в цензуре не могли не свести поэта с редактором и публицистом Иваном Сергеевичем Аксаковым, а потом и прочно сдружить этих двух выдающихся умов России середины XIX века. Знакомство их началось еще осенью 1846 года.

Иван Сергеевич был третьим сыном Сергея Тимофеевича Аксакова, автора знаменитых произведений «Семейная хроника» и «Детские годы Багрова-внука». С 1826 года Аксаковы постоянно жили в Москве, и у них в доме собирались на огонек многие известные литераторы и ученые. В тридцатых – сороковых годах XIX века субботние вечера у Аксаковых стали местом, где велись игравшие важную роль в жизни России споры виднейших русских деятелей культуры и литературы, будущих славянофилов.

К моменту знакомства с Тютчевым Иван Аксаков уже окончил закрытое привилегированное учебное заведение – Училище правоведения в Петербурге, где преподавали тогда многие профессора Царскосельского лицея. Потом он находился на службе в Сенате, был на редкость работоспособным и исполнительным чиновником, но службой тяготился. Смелые суждения Ивана Сергеевича о существующих порядках в России явились поводом обвинить его в политической неблагонадежности. Широта суждений, незаурядность молодого человека понравились Тютчеву, и между ними, несмотря на разницу в возрасте, установились теплые отношения.

Около пяти лет потом они почти не встречались, но с начала пятидесятых годов XIX века Тютчев и Аксаков все более сближаются. И тот и другой трезво оценивают обстановку в России накануне надвигающейся войны с Англией и Францией, как честные люди и патриоты своей Родины не могут молчать об этом. Надо сказать, что инициатива здесь принадлежала Ивану Сергеевичу. Сначала в письмах к родным и друзьям он выступает с критикой крепостного права, высказывается по поводу несовершенства административного аппарата, о своей оппозиции к режиму Николая I. А впоследствии, будучи редактором целого ряда московских периодических изданий, Аксаков многие свои мысли излагает уже на их страницах. За что страдает, получив даже прозвище «страстотерпца цензуры всех эпох и направлений».