Я взлечу

– Я не хочу, чтобы тебя сажали, Катрисия, – говорит Джей. – Не хочу, чтобы ты попадала в систему. Я тебе много лет твержу, что из нее нет выхода. Но тебе надо завязывать с уличной жизнью. Может, хоть так получится. – Она встает и протягивает мне руку. – Пошли, Брианна.

– Бри! – жалобно окликает меня тетя. – Бри, хоть ты скажи ей, что я исправлюсь!

Как я могу говорить то, в чем не уверена?

– Брианна, идем, – повторяет Джей.

– Скажи ей, Бри!

– Катрисия, хватит прикрываться моей дочерью! Она не может тебя исправить. Только ты сама в силах.

Челюсть тети Пуф каменеет. Она распрямляется, задирает подбородок и нехорошо щурится.

– Вот так, значит? Ты бросила меня на произвол судьбы, когда подсела на эту дрянь, а теперь снова бросаешь?

Мне как будто дали под дых, а она вообще не мне.

– Как ты можешь такое говорить? – спрашиваю я. – Она не…

Джей поднимает руку, заставляя меня замолчать, и смотрит Пуф прямо в глаза.

– Да, ты права. Прости, что я тогда тебя бросила. Это одна из самых страшных ошибок в моей жизни. Но нельзя все время винить в своих проблемах обстоятельства. Однажды нужно признать, что виновата сама.

Она берет меня за руку и уводит. Я оглядываюсь на тетю. Ее лицо закаменело, но губы дрожат. У меня предчувствие, что мы теперь долго не увидимся.

Кажется, за время, что мы провели в тюрьме, сгустились тучи. Или мне кажется. Вряд ли небо тоже решило оплакать тетю.

Джей садится за руль и вытирает глаза. Плакать она начала сразу, как только мы вышли на улицу.

Я закусываю губу.

– Ты правда не будешь вносить залог?

– Черта с два я стану брать на это кредит, когда у нас счета не оплачены. Тем более что на воле она первым делом возьмется за старое.

– Но она же исправится! – почти умоляюще говорю я. – Она сильная, она сможет.

– Бри, я-то знаю, что сможет, но пусть она и сама узнает. Ей надо самой понять, что пора завязывать. Тут мы ей никак не поможем.

– А если она никогда не поймет?

Джей протягивает мне руку. Я накрываю ее своей.

– Доченька, будь готова, что так тоже может быть.

Это ужасно, ужасно, ужасно!

– Не хочу ее терять, – выдавливаю я сквозь всхлипы.

– Я тоже не хочу, – прерывисто отвечает она. – Господь свидетель, не хочу. Но мы можем любить ее всей душой – это ничего не значит, пока она сама себя не полюбит. А сейчас она сидит в тюрьме и думает о цепочке, а не о своем будущем.

Я смотрю на свою шею, где раньше висел кулон.

– Прости, что меня ограбили.

– Доченька, в этом ты не виновата, – говорит Джей. – Но скажи мне, что с тобой такое? Сперва ты записала песню, а я узнала о ней только из новостей. Теперь вот узнаю, что у тебя украли цепочку и ты ходила к Хайпу. Брианна, что еще ты скрываешь? Говори.

У чернокожих мам есть одна суперспособность – они за секунду из добрых превращаются в тиранов. Иногда даже не за секунду – за одну фразу.

У меня вдруг пересыхает во рту.

– Я…

– Что еще?

Я рассматриваю свои тимбы.

– Еще Суприм.

– И что Суприм? Да, тебя рожала я, а не эти кроссовки. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Я заставляю себя поднять глаза.

– Он почти добыл мне крупный контракт с лейблом.

– Стой, стой, как он может добыть тебе контракт? Разве он твой менеджер?

– Вообще-то да, я с ним работаю.

– Ах вот как, ты с ним работаешь, – отвечает она нарочито беспечным тоном. Не к добру. – Как же это я упустила, что ты уже взрослая? По моим последним сведениям, Брианна, тебе шестнадцать. Шестнадцать!

– Я как раз собиралась тебе сказать, честно! Просто хотела, чтобы сначала все получилось. Я просто хотела заработать нам денег на жизнь!

– Зарабатывать деньги – не твоя задача. – Она закрывает глаза. – О боже. Я плохая мать.

Черт. Вот чего я не хотела – это чтобы она винила себя.

– Не надо так говорить.

– Но это правда. Если ты в обход меня выкидываешь такие фокусы, лишь бы у нас появились деньги, значит, я плохая мать.

– Нет, ты хорошая! – У меня срывается голос. – Вы с Треем столько работаете! Я просто хотела, чтобы нам всем было полегче. Но пока что только себе навредила. После той передачи меня как только не обзывают.

Джей глубоко вздыхает.

– Хайп тебя довел, да? – Она снова переключилась в режим ласковой мамы.

– Увы. Я повела себя как дура. Но Суприму понравилось. И владельцу лейбла тоже. Им кажется крутым, что меня считают крысой из гетто. Суприм говорит, это моя роль.

– Я не удивлена. Суприм всегда хотел только денег. На этом они с твоим папой и разошлись. Дай-ка угадаю, он тебя подкупил? Подарил какую-нибудь дорогую безделушку, чтобы ты захотела с ним работать?

Я снова смотрю на ботинки.

– Ага, он купил мне эти тимбы.

– Стоп, разве это не те, что я тебе на барахолке купила?

– Нет, те развалились.

– В смысле? Почему ты мне не сказала?

Я нервно перебираю пальцами.

– Не хотела тебя расстраивать. Но все равно расстроила.

Она вздыхает.

– О господи… Бри, надо было мне сказать. Надо было с самого начала сказать. Я бы уберегла тебя от всего этого. Но ты мне соврала.

– Эй, я не врала!

– Бри, не говорить всей правды – все равно что соврать. И пару раз ты точно лгала мне в глаза. Ты же как-то выбиралась на встречи с Супримом. Значит, врала.

Блин, реально.