Яблочные дни. Часть I

Его вернули на землю. Райнеро плюхнулся задом в траву, дон Рамиро, скрипнув сапогами, опустился на корточки прямо напротив. Пахло цветами и апельсинами, в кустах щебетали птахи, беды забылись. Райнерито поделил апельсин, обрызгав пальцы.

— Не только королева, — подмигнул дон Рамиро, приняв сладкое подношение. — Всё королевство. Подданные не должны видеть слабость короля, иначе они перестанут в него верить.

— Я понял. — Апельсиновая долька кислила, но Райнеро её проглотил. Выплюнуть было бы слабостью. — Значит, мне никогда нельзя плакать?

Рамиро посмотрел ему в глаза так внимательно, что это смутило.

— Можно. Когда умирает тот, кого ты очень любил.

— Тогда я заплачу, когда ты умрёшь.

— Почту за честь, ваше высочество!

Эта ночь его щадила. Шёл снег, луна укрывалась мантильей-тучей. Но едва Райнеро поднимал к небу взгляд, как донья Луна приоткрывала лицо и подмигивала ему всезнающим глазом. Если бы он выпил больше, то завёл бы с ней беседу, как с подельником. Выпил бы ещё больше — стащил бы мучительницу с неба, увив петлёй. Так, как ловят быка в корриде. Всё для того, чтобы она не рассказала, что видела прошлой ночью.

А видела мерзавка многое. Почернелые руины, фонтан с отколотой чашей, покойник, обнявший холодное, изувеченное тело статуи. Кабальеро, с которого стекает вода, опустившись на корточки, переворачивает мертвеца на спину. Негоже тревожить мёртвых, но нельзя оставлять им то, что ещё нужно живым. Поначалу кинжал не поддаётся, однако после нескольких рывков змеистое лезвие высвобождается из плена плоти. Глупый, глупый кабальеро обтирает его рукой. Кровь покойника мешается с его собственной, и убийца смывает с рук липкий багрянец в воде фонтана. Возвращает кинжал в ножны, не забывая забрать чужие. Закидывает на плечо плащ, морщась от мокрой тяжести. Подумав, прячет голову под капюшоном, и ледяные струйки бегут по лицу, пробираясь к ушам, шее, пояснице.

Убийца бросается наутёк.

Луна идёт по пятам.

По ночам добрый боженька спит сном добропорядочной вдовушки, поэтому в двери церкви кабальеро стучит долго. Нет, я не дьявол, святой отец, но почему-то в приречном квартале лежит мертвец. И долг каждого блозианина передать прах несчастного на попечение святой матери-церкви.

Что ж. Порядочный блозианин, он позаботился о душе покойника. Самое время подумать о своей. И убийца побрёл по спящим улицам в поисках родной и как никогда прежде желанной церкви.

Луна провожала его до самых дверей, украшенных изображением Пречистой девы. Он оставлял за собой лужи, натыкался на скамьи, чертыхался и тревожил служителей. Скорее всего. Он не помнил, как оказался перед алтарём. Он взглянул на Пречистую деву и пропал. Дрожь била его изнутри, из самой груди, сердце подскакивало, стук его отдавался в висках. Он убил. Голова же горела, горло драло от сухости. Он убил дона Рамиро. Из глаз сочились слёзы. Он убил своего отца.

Молитвы стали его мыслями. Он не думал, что помнит столько молитв. Стыдно, он-то всегда мнил себя сильнее этого. Райнеро Рекенья-и-Яльте — королевских кровей, ему было суждено стать наместником Всевечного на эскарлотской земле, принять от Него долг защищать и править. Коль скоро происхождение поместило его так близко ко Всевечному, неужели Он не услышит и не простит?

Райнеро рискнул на исповедь. По ту сторону решётки опасливо поблескивали крысьи глазки священника. Стало противно, хотя Райнеро и без того не сказал бы всей правды. Я видел убийство, святой отец, и ничего не сделал. Да откроется убиенному Царство Солнечное, да пустит Пречистая дева припасть его к светлым стопам своим. То была воля Всевечного и ничья более, так амис, сын мой.

Пречистая дева оказалась более приятным духовником. Райнеро открыл ей всю правду в молитвенном шёпоте.

Он вышел до начала утренней службы, уже светало. Как многие недостойны света, и день всё равно начинается. Луна сбежала, но перед этим узнала всё, что хотела.