Яблоня

Открывая один файл за другим, она искала хоть что-то, что поможет выяснить местонахождение сержанта. Но в мириадах «новых папок» не было ничего, кроме рабочей информации и бесконечных отчетов. Надежда таяла так же быстро, как появилась.

Кристиан щелкнула на значок браузера и углубилась в историю. Не считая привычки играть время от времени в браузерный аэрохоккей, на которую капитан решила закрыть глаза, здесь тоже не было ничего интересного. Памятки по юриспруденции, несколько страниц с новостями, рабочая почта… Открыв ее, Кристиан не обнаружила ничего, кроме своих же собственных писем, в которых она присылала Фледелю необходимые для работы данные.

Глупо было ожидать, что она найдет какие-то зацепки здесь, но теперь она чувствовала себя так, словно у нее отняли последнюю попытку. Нейт был прав – они могут лишь смиренно ждать, пока сержант появится сам.

Собираясь выключить компьютер, она по привычке нажала на значок почтового аккаунта, чтобы выйти. Курсор мыши застыл.

В браузере оказался привязан еще один аккаунт, судя по незамысловатому нику, личный. Возможно, сержант когда-то зашел на эту почту с рабочего компьютера и забыл выйти, и теперь она висела в графе «сменить учетную запись». Капитан щелкнула мышью.

Как входящие, так и исходящие были полностью стерты, не было даже спама, как будто владелец тщательно удалял каждое письмо, попадавшее сюда. Только одно, все еще непрочитанное сообщение одиноко висело в пустом пространстве.

Датировано субботой. День, после которого сержанта никто не видел. Кристиан почувствовала, как все внутри сжимается.

Еще один щелчок, открывающий письмо. Взгляд, скользящий по строчкам.

Холод, иглами побежавший по позвоночнику.

«Твоя работа выполнена. Оплату получишь в четверг. Заляг на дно и не отсвечивай. Как получишь деньги, сможешь выехать из страны».

Он медленно открыл глаза. Болезненно стерильный белый потолок нависал над ним, словно придавливая.

Что он здесь делает? Где он? Что произошло?

В голове медленно расстилался кисельный туман, а тело болело каждой своей клеточкой. Даже думать было больно. Мозг выдавал обрывочные сцены, но он знал, что никогда нельзя доверять этому легко обманываемому органу. Даже попытка вспомнить собственное имя заводила в тупик.

Кто он вообще такой?

Никто.

В этот момент все встало на свои места.

Странное ощущение в левой руке заставило его повернуть голову; глаза с трудом сосредоточились на игле с пластиковой гибкой трубкой, воткнутой в сгиб локтя и уходящей куда-то вверх абрисом капельницы. Больница.

Привычная ломота в теле была слабее, чем обычно, а мысли смогли собраться в некое подобие комка не только о том, где он найдет в этой кристаллизованной комнате следующую дозу. Его начали интересовать куда более долгосрочные вопросы – например, как он здесь оказался и что с ним будет дальше.

Он помнил, как застыл от осознания того, что Клео действительно вывел на него полицию. Люди, лица которых сплывались у него перед глазами в однородное месиво, были одеты в форму и быстро заполонили его убежище. Его забрали, привели в участок и допрашивали. Еще, кажется, кормили. Горло до сих пор саднило от желчи.

Тогда почему он в больнице, а не в тюрьме?

Медленно собирая воедино осколки памяти, он пытался отделить собственные фантазии от реальности, режась и отдергивая окровавленные пальцы. Он снова запутался. Никогда нельзя было точно сказать, что именно было миражом.

В голове раздавался отзвук голоса. Заботливого, успокаивающего женского голоса, в котором при том легко угадывался привкус боли и слез. Что это за голос? Он никак не мог его узнать. Снова галлюцинации?

Может, у него и сейчас галлюцинации. Он должен гнить в камере, а не лежать в белоснежной палате.

– Отрадно видеть хоть какие-то признаки мыслительного процесса у тебя на лице.

Ник вздрогнул, садясь на постели и оборачиваясь. В дальней части комнаты, облокотившись на тумбочку, стоял Клео.

– Как ты?..

Он помнил, что попался полиции. Это не могло быть очередной обманкой мозга, он был в этом уверен. А это значит, что его наверняка охраняют, а учитывая все, во что он влип, явно тщательно. Так что здесь тогда делает этот шут?

– У всех есть цена, мой дорогой брат. Нужно лишь ее предложить.

– Ты мне не семья.

Злость жарким комком опалила затылок. Он сам по себе, и не имеет ничего общего с этими тварями. Даже если это значит жить в подвале, блюя под себя после каждого обеда.

– Ну, тем не менее ты не отказывался, когда я приносил тебе еду.

Он сказал это так, как будто подкармливал собаку. Руки непроизвольно сжались в кулаки, и Ник почувствовал, как больно сдвинулась игла в катетере.

– Ты меня сюда затащил? Мне это не нужно, можешь засунуть свое милосердие в…

– Нет, не я. Если бы твой мозг не сгнил от всей той химии, которой ты его травишь, ты бы догадался, что тогда мне не составило бы труда сюда попасть. Впрочем, мне и так не составило. Ты знаешь, что деньги никогда не были проблемой для меня. И для него.

Ник похолодел.