Приют для умалишенных — не самое приятное место. Но Анна Викторовна смело вошла в него, обгоняя даже меня.
— Привезли ее к нам три дня назад, — рассказывал доктор, провожавший нас в палату к Элис. — Имени она своего не знает, ничего не понимает, ничего не говорит. Так как же я мог понять, что Вы ее ищете?
— Вот здесь, — распахнул доктор перед нами дверь палаты. — Вы не бойтесь, она тихая.
Мы с Анной Викторовной вошли и замерли, пораженные увиденным. Элис Лоуренс молча сидела на кровати, немигающим взглядом уставившись в окно. Она была одета в больничную рубаху, волосы обриты наголо. Была она очень худенькая и совсем маленькая. Ей должно было быть сейчас семнадцать или восемнадцать лет, но она выглядела ребенком. На наш приход она никак не отреагировала, полностью погруженная в созерцание окна. Наверное, дневной свет казался ей чудом. Ведь ее держали в подвале десять лет. Бедное искалеченное дитя, жертва чужой алчности.
Анна вдруг шагнула вперед и начала тихо читать стихи на английском языке. Те самые стихи, из тетради. Видимо, запомнила, когда переводила.
Элис вздрогнула и как будто прислушалась. Видимо, звук родного языка вывел ее из забытья. А Анна продолжала говорить, с каждым шагом подходя все ближе, пока не оказалась совсем рядом. Тогда она присела перед Элис на корточки и протянула ей оловянного солдатика. Того самого солдатика, что я подобрал в доме убитой Курочкиной. Я отдал его Анне, когда мы ехали в больницу.
На минуту мы все замерли. Кажется, даже дышать перестали. А в следующее мгновение волшебство любви и доброты сработало. Искоса и недоверчиво Элис взглянула на Анну раз, другой. А потом взяла солдатика из ее рук. А еще мгновение спустя, будто испугавшись собственной доверчивости, она свернулась на кровати в клубочек, прячась от всего мира. Солдатика она так и прижимала к груди обеими руками.
Анна Викторовна поднялась со слезами на глазах и в поисках поддержки, прижалась к моему плечу. Я обнял ее, утешая. Зрелище, на которое мы смотрели, было трудно вынести. Но я был уверен, что не раз и не два застану Анну в этой комнате. Она не успокоится, пока не поможет Элис, пока не сделает для нее все, что сможет. Как бы трудно это не было.
====== Девятая новелла. Ночной гость. ======
Вопреки всем моим предположениям, события, пережитые нами во время расследования смерти госпожи Курочкиной, скорого продолжения не имели. Все стихло, и дни вновь потянулись тихой, несколько однообразной чередой. Князь Разумовский Затонск не покинул, но мы не встречались более, не было повода. Постепенно я сработался с Трегубовым, оказавшимся, сверх ожиданий, неплохим профессионалом. Периодически я виделся с Анной Викторовной. Она продолжала часто навещать Элис в больнице, но, к сожалению, никаких положительных сдвигов в ее состоянии добиться не могла. Видимо, от пережитого разум девушки был потерян навсегда. Но Анна Викторовна, тем не менее, не оставляла попыток. А может быть, просто не могла помыслить о том, чтобы бросить в одиночестве это несчастное, всеми покинутое создание.
В общем, время шло, и жизнь постепенно снова вошла в неспешную колею. Что, впрочем, не означало отсутствия работы.
И вот как-то ночью за мной на квартиру явился городовой. В доме помещицы Бенциановой был обнаружен труп молодой женщины.
Как понятно стало из объяснений городового, они с напарником патрулировали свой район, когда услышали донесшийся из дома женский крик. Долго стучали в дверь, пока не разбудили, наконец-то, служанку. Та утверждала, что кричали где-то на улице, но городовые настояли на осмотре дома. И обнаружили в одной из комнат труп молодой женщины. Ну и вызвали нас, понятное дело. Что им еще оставалось. Так же, как и мне ничего не оставалось, как ехать немедленно на место преступления. День или ночь, какая разница. Как любит говорить доктор Милц, aliis inserviendo consumor — служа другим, расточаю себя.
Тело молодой женщины в дорожном платье лежало на полу одной из комнат особняка. Судя по маленькой кровати, это была детская. Но про наличие ребенка в доме мне никто не упоминал.
— Я, значится, дотронулся до нее, — докладывал мне городовой, обнаруживший тело. — Она еще теплая была. Но глаза как будто стеклянные. Тут ясное дело, покойница.
— Странно, — сказал я ему. — Крик, говорите, с улицы аж слышали, а неужели никто в доме не проснулся?
— Служанка ихняя вроде что-то слышала, — отрапортовал городовой. — Но не разобрала спросонья, кто, откуда. Думала, с улицы.
— Ну, что тут я могу сказать? — доктор Милц, завершивший осмотр тела, поднялся с усталым вздохом. — Смерть наступила в результате удара тяжелым тупым предметом. Вот, видите, в районе левого уха у нее череп до основания проломлен.
— Орудие убийства найдено? — обратился я к городовому.
— Никак нет! — ответил тот.
— У меня к Вам большая просьба! — обратился ко мне доктор Милц. — Если я не сильно нужен, позвольте мне откланяться.
— Конечно, — отпустил я его. — Можете идти.