Яков. Воспоминания (СИ)

— Я не приходил, — еле слышно выдавил Павел.

— Я видел Вас собственными глазами, — сказал я ему.

— Вы следили за мной? — спросил он. — Это частное дело!

— Где тетрадь, — спросил я Павла, надеясь все-таки, что ее не было с ним в доме Курочкиной.

— Он забрал ее, — выдохнул Павел.

— Кто? Тот, кто Вас ранил?

— Да…

Павел слабел на глазах. Время заканчивалось.

— Что Вы прочли о князе в той тетради? — спросил я его.

— Ничего, — продолжал упорствовать умирающий. — Я не смог расшифровать.

— Скажите правду! — повысил я голос в отчаянии. — Вы ведь все расшифровали!

В этот момент дверь отворилась, и вошел полковник Варфоломеев.

— Яков Платоныч, — обратился он ко мне, — позвольте мне поговорить с ним.

Я уступил ему табурет у постели и покинул палату.

Варфоломеев вышел минут через пять. Кивнул в сторону окна, давая понять, что нам нужно поговорить. Я отослал Коробейникова вниз и подошел.

— Он расшифровал содержание тетради, — сообщил мне полковник, — и оно не в пользу князя Разумовского, мягко говоря. Однако они сработали быстро. Тетрадь у них, единственный свидетель — не жилец. А о содержимом знаю только я, да и то неофициально.

— Могу я спросить, — воспользовался я случаем точно подтвердить свои подозрения. — Князь шпион?

Варфоломеев молча кивнул. Всю жизнь вращавшийся в высокой политике, он даже в приватном разговоре не допускал лишних высказываний вслух.

Итак, в моих руках было оружие против давнего врага. Смертельное оружие. И я его бездарно упустил.

— Допросить князя можно? — спросил я полковника.

— Вряд ли это что-либо даст, — ответил Варфоломеев, прекрасно понимавший, что я сейчас чувствую. — Но попытайтесь. И поторопитесь. Дело у Вас скоро заберут.

Он протянул мне руку.

— Я возвращаюсь в Петербург. Благодарю Вас, Яков Платоныч. Вы сделали все, что могли.

Возможно, он и на самом деле так считал. Вот только я не мог с ним согласиться.

Я пожал полковнику руку. На сердце у меня было тяжело.

Павел умер через несколько часов. В сознание он больше не приходил.

Мы с Коробейниковым обыскали дом Курочкиной еще раз. И нашли то, ради чего Анна Викторовна отправилась в этот дом ночью. Это была крошечная грязная каморка без окон, с набросанной на пол соломой и какими-то тряпками. С цепью, закрепленной в стене. Я вспомнил шепот Анны: «Где же Элис?». Не знаю, где она сейчас, но теперь ясно, где она была все это время после смерти отца. Десять лет! Как могло случиться, что тогда, десять лет назад, никто не озаботился судьбой пропавшей маленькой девочки? Теперь я мог представить себе, кто, как и почему убил госпожу Курочкину. Правда, доказательств у меня по-прежнему не было, но я и не собирался их искать. Как бы это ни прозвучало в устах полицейского, тот, кто убил Курочкину, имел на это право.

А днем позже поиск доказательств стал неактуален. Пришло распоряжение из Петербурга, дело Курочкиной у нас забрали и засекретили.

На следующий день, подготовив и отправив все бумаги, я решил навестить Анну Викторовну. С той самой ночи, как я передал ее родителям, я ничего не слышал о ней и сильно беспокоился. Кроме того, у меня был для Анны подарок. Немного странный подарок, но я был уверен, он ее порадует.

В доме Мироновых меня встретила Мария Тимофеевна, полная решимости не допустить моего общения с дочерью.

— К ней еще нельзя! — сказала она мне непререкаемым тоном, когда я попросил разрешения увидеться с Анной Викторовной. — В особенности Вам, Яков Платоныч.

— Я сожалею о случившемся, — сказал я Марии Тимофевне, — и приношу Вам свои извинения.

— Вы всегда сожалеете, — ответила она мне, — и всегда втягиваете ее в свои сомнительные авантюры.

Несмотря на то, что я всей душой понимал материнское беспокойство Марии Тимофеевны, явная несправедливость этого обвинения заставила меня ответить.

— Позвольте заметить, я не занимаюсь авантюрами, — сказал я с возможной твердостью. — Я занимаюсь официальным расследованием преступлений. Мне самому жаль, что Ваша дочь нездорова, но она оказалась в этой непростой ситуации по собственной инициативе. Все могло бы окончиться гораздо хуже, если бы не я.

— Мам, ну пропустите уже Якова Платоныча! — послышался голос Анна Викторовны, доносящийся из столовой.

Судя по всему, она слышала каждое наше слово и, понимая, что коса нашла на камень, пришла мне на помощь.

Мария Тимофеевна взглянула на дверь столовой, потом на меня и, понимая, видимо, что осталась в меньшинстве, церемонно повела рукой:

— Прошу Вас, Яков Платоныч!

Я прошел в столовую. Анна Викторовна, очень бледная, очень печальная и даже, кажется, чуть-чуть виноватая, поднялась мне навстречу.

— Как Вы себя чувствуете? — спросил я, успокаивая ее улыбкой.

— Хорошо, — ответила Анна Викторовна, потупив взгляд.

Уголки ее губ чуть дрогнули в сдерживаемой улыбке. Она поняла, что я не сержусь на нее, и это ее порадовало. Но все же она была намерена пройти путь извинений до конца.

— Простите, я опять Вас подвела, — сказала Анна тихо и подняла на меня робкий виноватый взгляд.

— Да, — согласился я с улыбкой.