Яков. Воспоминания (СИ)

Я хотел пошутить своей последней фразой, но и шутка не удалась. Может, потому что это и была не шутка, а может, потому, что я вспомнил, о чем еще думал за эти трое суток, и от охвативших меня эмоций даже голова закружилась.

— Спасибо, я очень Вам благодарна, — поблагодарила меня Анна. — Но скажите, вот сейчас у Вас есть же ведь возможность заниматься этим делом?

— Да, я сделаю все возможное, — пообещал я ей.

— Сделаете, я знаю, — ответила она. — Спасибо.

Что-то снова шло не так, и мы оба ощущали неловкость ситуации.

— Ну что же, — сказала Анна Викторовна, смущенно отводя глаза. — Опасности больше нет…

— Нет, — подтвердил я, не сводя с нее глаз.

— Можно меня не провожать? — она взглянула на меня с какой-то непонятной мне неуверенностью.

Сейчас она уйдет, а я останусь. Как всегда. Я больше не могу, как всегда! Я не хочу, чтобы она уходила. Я не хочу не знать, когда увижу ее в следующий раз. Я должен ее задержать, хоть ненадолго, хоть на минуту. Или напроситься в провожатые. Я просто не в состоянии расстаться с нею сейчас!

— Вы простите меня, Аня, но опасности, они будто ходят за Вами по пятам, — постарался я объяснить ей необходимость того, чтобы я проводил ее. — И я стал к этому привыкать.

— Аня? — с изумлением в голосе переспросила она. — Неожиданно…

С радостным изумлением, и мне это не показалось.

А я и не заметил, как сосредоточившись на попытке ее задержать, произнес ее имя так, как отваживался произносить лишь мысленно, да и то редко. А еще во сне. Но я старался не вспоминать те сны.

— Вы меня простите, пожалуйста, — сказала Анна Викторовна смущенно. — Я столько Вам мучений доставляю, Яков Платоныч…

— Да нет-нет! — перебил я ее.

Будь что будет. Я не могу больше молчать. Я никогда и никому не говорил ничего подобного, я не знаю, как это делается, и мне безумно страшно, но я должен сказать ей правду, пока эта правда не разорвала мне сердце.

— Вы можете смеяться надо мной, — произнес я, мучительно подбирая слова, — но я просто человек другого уклада, и мне… Мне сложно понять, как Вам это удается, но Вы…

Анна Викторовна смотрела на меня широко распахнутыми в изумлении глазами и молчала. Но почему-то от ее взгляда мне стало легче и проще. Она ведь всегда меня понимала, что бы я ни говорил ей. Может быть, и теперь она поймет то, что так трудно и путано я пытаюсь ей сказать.

— Ни на мгновение я не сомневаюсь, что… — сказал я, не отрывая взгляда от ее глаз. — Вы слышите меня?

Она кивнула молча, не отводя взгляда.

— Что моя жизнь без Вас была бы иной! — произнес я, так и не решившись вымолвить ТОГО слова.

— Иной? — тихо переспросила Анна.

— Она была бы пуста, — выдохнул я истину.

Мы стояли и смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз. Здесь, посреди двора полицейского участка это было все, что мы могли позволить себе. Я чувствовал, как стало свободнее на душе. И больше не было страшно. Голубые глаза напротив меня ласкали теплом, нежностью и любовью. И обещанием огромного, просто-таки безграничного счастья.

А потом мы вдруг смутились, оба одновременно. И скомкано попрощались. Я не стал удерживать ее. Я и сам хотел сейчас побыть один и обдумать, прочувствовать все, что случилось.

У нас еще будет время все обсудить. Море, океан времени. Вся жизнь.

====== Двадцать первая новелла. Шальная пуля. ======

На следующий день я проснулся в самом радужном настроении, хоть и проспал безбожно. Но сны, посетившие меня этой ночью, грех было прерывать, право. Я чувствовал себя будто обновленным, помолодевшим на двадцать лет. Приводя себя в порядок и завтракая, я все время ловил себя на том, что улыбаюсь абсолютно бессознательно. В голове бродили самые что ни на есть романтические мечтания, а практическая моя натура требовала их немедленного осуществления. Посмеиваясь над самим собой, я призвал натуру к порядку, объяснив ей, что мечты мечтами, а на работу мы все равно пойдем. И так уже время несусветное.

Едва я вошел в управление, как столкнулся с Коробейниковым, который рассказал мне, что на Монастырской улице был обнаружен труп с пулевым ранением. Нет нам ни дня покоя, право. Даже чаю не попить. Погрузившись в экипаж, мы выехали на Монастырскую.

Труп мужчины лежал под кустом чуть в стороне от дорожки, и по крови, едва начавшей запекаться, было видно, что убит он совсем недавно. Место было весьма оживленное в это время суток, Ярморочная площадь в двух шагах. Странное место для убийства, ничего не скажешь.

— Неужели средь бела дня стреляли? — высказал наше общее недоумение Коробейников.

— Опросите прохожих, соседей, — велел я ему и городовым. — Кто-то же должен был увидеть убийцу.

— Ваше Высокоблагородие, — сказал Евграшин, — так известно ж, кто убивец.

— Как известно? — удивился я.

— Так это ж отставной подпоручик Замятин, — пояснил городовой. — Он у себя во дворе по бутылкам стреляет. И сегодня стрелял.

— Палит каждый день! — подтвердили из толпы зевак, по обыкновению окружавшей место преступления. — Всех соседей замучил! Управы на него нет, сколько уж жаловались!

— Где живет? — поинтересовался я.

— Там его дом, — показал Евграшин.