— Я оставляю тебе старый телефон со своим номером на случай, если произойдет критическая ситуация,— добавляет отец.— Но помни: если ты воспользуешься им без целесообразной причины, тебе придется выбирать из двух оставшихся вариантов. Вопросы?
«Погаси уже свет! Уходи! Не смотри на меня, когда я здесь как свинья на крюке мясника!» — кричат в голове Лукаса отчаяние и стыд.
— Нет.
— Ты не передумал?
— Нет.
Сумрак. Еще темнее, когда закрылась дверь. И наконец абсолютная тьма, когда гаснет и свет в коридоре. Звук отдаляющихся шагов. «Я мог бы воспользоваться моментом и писать хорроры,— думает Лукас.— Что-то вроде Эдгара Аллана По; но моя литературная карьера, скорее всего, провалится от отсутствия великих идеалов и недостатка крыс.
И вообще, зачем описывать простую действительность?»
Глаза привыкают к темноте, но нет ни единого отблеска света. Лукас касается ступнями каменной стены. Он беспомощен, как черепаха, перевернутая на панцирь. В голове шумит кровь, а спина влажнеет от пота. Медленно, со скрипом он пропускает в свой разум эту страшную мысль. Это то же самое чувство, как когда человек стоит на ступеньках у ледяного бассейна.
Неделя?!.
Неделю — здесь, в темноте, связанный, голодный, один?!.
Но на такой ужасающий океан времени его фантазии не хватает.
Он судорожно сжимает в ладони телефон и борется с желанием позвонить сейчас же. Просить. Сказать отцу, что передумал. Что угодно! Изо всех сил он старается взять себя в руки, но страх на вкус как опилки с клеем — удушающий комок, после которого в горле все пересыхает. Лукас упрямо сглатывает и размышляет, как долго он сможет выдержать… и каковы второй и третий варианты… и вообще, сколько он будет перекатывать их оба в голове без надежды на однозначное решение. «Вот увидишь, Лукас, через пару часов ты размякнешь, как масло,— думает он с плотоядной язвительностью, которая обычно ему помогает.— Ты будешь вымаливать, чтобы он тебя отпустил. Лыжи к черту. Каникулы к черту. Самоуважение тоже. А пока не решишься, будешь тут корчиться, смотреть на несчастную зеленую кнопку на допотопном телефоне и раздумывать, нажать ли ее».
Лукас ненавидит мучительную нерешительность. И потому тут же решает: «Я хотел этого — пусть так и будет!»
Один взмах руки — и вот он слышит лишь свист во тьме и глухой металлический звук, когда телефон сталкивается с противоположной стеной. Разбитый — наверняка. Непригодный к использованию — совершенно точно. Для Лукаса точно, ведь ему теперь до него никоим образом не добраться.