Янтарные глаза

Уже позже Лукас сформировал мнение о том, что тогда произошло на Ганимеде,— но он не стал бы его кому-либо навязывать. ссеан сложно было в чем-либо обвинить. Мысль, что бойня в Лат была их нападением на людей, казалась абсурдной. Ведь люди в Лат вообще не умирали! Погибла всего-то сотня землян — несколько предполагаемых стрелков и целый полицейский отряд, который пытался обезвредить террористов, а также кучка людей, которые в момент разгерметизации как раз находились в ссенской части базы. В остальном пострадали только ссеане.

Только ссеане. Невероятное количество ссеан.

Около пяти тысяч ссенских штатских, техников и ученых, работавших над постройкой ускорителя.

Финал был занимательный: ганимедское правительство тут же попыталось изгнать всех ссеан, аргументируя это грозящей им на планете опасностью. Это было весьма странное решение — к тому же оно вызвало во всей Солнечной системе столько протестов и возмущений, что правительство было вынуждено незамедлительно его отменить. Ведь ссеане были жертвами, а не преступниками, а кому-то хватает бестактности пытаться выслать их из страны? В последующие годы никто не позволил бы себе подобное, какие бы обстоятельства ни наступили. Все тихо вздохнули с облегчением, когда ссе не отплатила возмездием, но бойня в Лат в любом случае стала переломным моментом. С того дня, кроме трёигр, у людей появилась еще одна причина опускать глаза при встрече с ссеанином — стыд.

Конечно, при взрыве пострадали и часть жилого купола, и комплекс лабораторий, а также тот самый прекрасный, суперсовременный ускоритель реатронов — частиц, предположительно происходящих из Р-А-пространства,— который ссеане там строили по заказу руководства Всемирного союза Земли. «Но что значит материальный ущерб в сравнении с утраченными жизнями?» — пафосно стенали все газеты. Что само по себе было чистой правдой.

Лукас не строил никаких теорий о событиях в Лат. Отвращение ко всему, что напоминало об отце, было таким сильным, что в последующие семь лет он искренне пытался забыть, что ссе вообще существует. Он учился на астрофизика и старался верить, что ему ­действительно удалось окончательно изменить направление, которое его жизни пытался задать старый профессор. Иногда он скрепя сердце пользовался знанием ссеина и зарабатывал переводами, чтобы было чем заплатить за девушек в ресторане, но это было временно — лишь небольшой компромисс, студенческая подработка перед тем, как он начнет зарабатывать наукой. Бывало, в его мыслях неожиданно всплывал тот или иной ссенский стих. Бывало, его охватывали сомнения — прежде всего в том, что у него есть хоть какой-то талант к науке.

Дипломную работу Лукас писал о теореме Энгельмана. Это была увлекательная работа, но бился он над ней долго. Ему нужно было лишь определить параметры одной из плоскостей внепространства при обычной изменчивости, то есть, по сути, ничего новаторского — и с лучшим компьютером, доступным ему в те времена, он делал это год. Вскоре Лукас понял, что Нобелевская премия ему не светит — однако если бы кто-то когда-нибудь доказал, что изменчивость Энгельмана непрерывна, а пространство Рамсфелда-Андерсона действительно трехмерно, то он бы обязательно ее получил. Это стало бы большим прорывом. Путешествовать стало бы бе­зопасно, еще и без ссеан.

Интересная тема.

Конечно, он следил, что та или иная исследовательская группа публиковала о Р-А-пространстве, и составлял список публикаций за последние десять лет. Дальше всех тогда продвинулась группа ученых именно из Лат. Его немного удивило, что после бойни уже никто из них ничего не писал.

Он подумал, что они погибли. Но тут же выяснил, что они выжили без какого-либо ущерба — если не считать утрату ускорителя, работа над которым была их надеждой. Другое дело, что именно они, те, кто был на пороге открытия, не сделали никакой головокружительной карьеры в физике. В ту минуту, когда он сидел у терминала в читальном зале факультета астрофизики и не дыша ­изучал их жизненные пути, от бойни в Лат его отделяло шесть лет. Ничего революционного он не выяснил. Некоторые из команды нашли себе хорошо оплачиваемые должности в другом месте, пару человек выгнали за непригодность, а некоторые все еще работали по специальности, но никто из них уже не публиковал ничего существенного. У них почти не было цитирований. Лукас попытался разыскать их под предлогом написания дипломной работы, и с некоторыми даже разговаривал лично, но дело это было туманным. Даже им самим не казалось, что что-то случилось. Никакой катастрофы. Их просто покинуло вдохновение, прозорливость и талант.