Янтарные глаза

— Нет! Вы хотели, чтобы все выглядело, будто вы выбираете случайно! Но у вас наверняка был список, отсор­тированный по прямому восхождению.

Лукас заложил руки за голову.

— А если и так? Одной координатой не определить телесный угол, разве нет? Как бы я узнал, что в склонении они не отличаются?

— Я тоже не понимал… но потом до меня дошло, что цель, скорее всего, лежит в плоскости эклиптики. Когда объекты находятся в одной плоскости, одна координата уже есть. То есть вам нужно было просто помнить, какие еще станции есть в эклиптике, и выбрать ближайшую из списка.

— Как просто, дорогой Ватсон,— согласился Лукас.— Кстати… склонения было бы недостаточно?

Ранганатан лишь закатил глаза.

Лукас рассмеялся, увидев выражение его лица.

— Хорошо, вы правы,— допустил он.— Но не Марс, а Деймос II. Так что бегите и поверните, а потом пойдем спать.

Ранганатан встал с победной улыбкой. Но тут же замер.

— Д-альфа,— пробормотал он.

— Не говорите, что вы читаете новости! — возмущенно сказал Лукас.

Ранганатан все больше ему нравился, потому он решился на дополнительную дозу искренности.

— Мне нужно весьма неофициально доставить на Землю одного д-альфийца.

Ранганатан больше не улыбался. Он запустил руку в волосы.

— Боже, это будет полный провал,— пробормотал он.— Боров знает об этом?

— Как вы его называете?!

Ранганатан покачал головой и вытер вспотевшие ладони о штаны.

— Так вот. Может, сначала будем лететь будто бы на Нео Брно, а потом прямо перед ним повернем на Деймос?

— Отличная идея. Скажем, что едем в гости к Полу Лангеру. У него там вилла.

— К тому плазмолыжнику?

— Ага.

Ранганатан бросил на него последний взгляд, в котором смешались отчаяние и коварство, и направился к креслу пилота.

— Джеймс?.. Кем вы окрестили меня? — крикнул ему вслед Лукас.— Тоже Боров?

Ранганатан замялся на мгновение. Затем рассмеялся.

— Ну уж нет! Вам такое вообще не подходит — Саруман, кстати, тоже! Вы сланцевый змей,— бросил он через плечо и исчез за алой шторой.

Лукас усмехнулся про себя. Это отлично подходило к позднему ночному состоянию мысли, в котором он сейчас пребывал. В его памяти четко хранились последствия той недели в отцовской темнице — а из них конкретно то, как он страшно напился с Полом Лангером и обсуждал с ним вопрос тотемных животных.

— Сланцево-серый змей, еще и с вороньими перьями? Вы правы, Ранганатан,— сказал он тихо.— Это именно я. * * *

Свет. Одна лишь лампочка, но Лукас все же вяло закрывает ослепшие глаза. Ему кажется, что его сознание и чувства — это стальной агрегат, сотни зубчатых колес, которые укатились во тьму… а теперь медленно встают обратно на свои места. Он все еще не может их досчитаться.

Где это? И куда делись все Голоса и Звезды?

Шаги отца.

— Лукас? Ты меня слышишь? Можешь меня видеть?

Самое странное: отец вдруг падает на колени и берет его за плечи. Неуклюже сжимает его в объятиях. Ему не очень удается: у отца для таких нежностей слишком костлявое тело, слишком жилистые руки. Но Лукас не в состоянии сопротивляться.

Он не в состоянии даже пошевелиться.

Отец отнимает руки Лукаса от его лица. В его глазах он в конце концов обнаруживает достаточно сознания и жизни, так что перестает его трясти.

— Мальчик-мальчик… ты невероятно упрямый,— говорит он со вздохом.

Лукас не может ворочать языком, что, вероятно, и к счастью.

То, что отец говорит о его невероятном упрямстве, кажется ему глупостью.

На лице Лукаса нет выражения. Вместо лица — деревянная маска. Опухшие губы не закрываются. Торчат из этой маски как лопнувший стручок.

— Хочешь пить?

Взгляд отца на бутылки у стены.

— Что же ты так мало пил?