Ярость огня

Я оставила Аэлу у возвышающихся кирпичных стен Подземелья, на которых не было опознавательных знаков. Внутри откинула мантию, чтобы предъявить эмблему стражников – золотые и серебряные круги, переплетенные на моей груди, – и горн Первого Наездника по центру. Я была в полном боевом облачении. Элиас Вульф, Министр Информации, лично спустился поприветствовать меня. Он слыл революционером из поколения Атрея. У него была поредевшая шевелюра, кожа – настолько бледная, что казалась светящейся, а улыбка не отображалась в его глазах. И хотя мы встречались на городских дежурствах, я впервые пришла в Подземелье как действующее должностное лицо.

– Миранда Хейн настояла, чтобы именно ты начала расследование, – сообщил мне Вульф, пока мы спускались под землю, где находились совместные с Комитетом по Перевоспитанию камеры временного содержания. – Не понимаю, почему она решила, что в этом есть необходимость. Мои методы весьма эффективны.

Я не стала спрашивать, какие методы он бы использовал.

Камера Мегары располагалась на одном уровне с городской канализацией, и здесь витал соответствующий запах.

Я подняла руку, чтобы прикрыть нос и рот. В полумраке коридора, освещенном одним-единственным факелом, который был далеко впереди, я видела лишь силуэт Мегары.

– Антигона. Пришла позлорадствовать?

– Я бы хотела поговорить с ней в освещенной комнате со стульями и столом. И с отоплением.

Десять минут спустя я сидела напротив Мегары в комнате для допросов. Охранник расположился в углу, положив руку на рукоять сабли. При виде его я повернулась к Вульфу:

– Я хочу поговорить с ней наедине.

– Представь, что его здесь нет, – сказал Вульф, пренебрежительно махнув рукой на охранника, а затем вышел из комнаты. Охранник остался.

Значит, за мной будут следить по приказу вышестоящего лица. Кого? Вульфа? Миранды Хейн, генерала Холмса? Самого Атрея?

Требовалось это для оценки моей работы или моей лояльности – не ясно.

– Похоже, ты на испытательном сроке, – заметила Мегара.

Ее длинные локоны были коротко и неаккуратно выбриты, кое-где виднелись клочья темных волос, как у плохо остриженной овцы. От нее исходил запах канализации. Тем не менее она казалась вполне жизнерадостной.

Я положила свой шлем на стол между нами.

– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Если не соизволишь ответить, вместо меня их станут задавать другие. И их методы допроса будут более суровыми…

Мегара разразилась смехом, который оборвал мою заранее заготовленную речь.

– Тебе не нужно рассказывать мне, что здесь происходит, Антигона.

Гнев вспыхнул внутри меня, и какие-либо слова отошли на второй план.

– Тогда знай, что даже если ты не заговоришь, даже если они не убьют тебя, ты будешь оставаться здесь, пока город не забудет твое имя.

Мегара улыбнулась:

– А может, мой арест станет той искрой, которая подожжет сухой хворост.

Уверенность, звучащая в ее словах, наполнила меня странной яростью.

– Почему ты так решительно настроена поджечь этот город?

Мегара склонилась вперед:

– А почему ты так решительно настроена сохранить его? – Она вытянула вперед руки ладонями вверх, и в ярком свете лампы я увидела ее натертые наручниками запястья. – Я не единственная, кого они собираются вздернуть. Настанет и твоя очередь. Ты действительно хочешь, чтобы тебя повесили? Стрелять в простых людей, допрашивать заключенных девушек, говорить вдовам, что они не могут получить вторую продовольственную карточку из-за результатов теста? Подумай об этом.

Запах, исходящий от нее, от этой тюрьмы, слишком резко ударил мне в ноздри.

– Я бы предпочла, чтобы меня повесили за сохранение порядка, а не за его разрушение.

Улыбка Мегары расползалась на ее лице, подобно трещине.

– Жаль, – сказала она. – Мой путь веселее.

«Веселее».

Я попыталась вспомнить, когда в последний раз смотрела на свою медаль стражника и чувствовала за нее гордость.

Я сжала в кулаках бумагу, которую держала под столом.

– Так вот почему ты занимаешься этим? Потому что это весело?

Лицо Мегары исказилось гневом:

– Нет. Я делаю это потому, что страна заслуживает лучшего. Потому что мой отец истек кровью на улицах во время резни в Саутсайде. Потому что моя мать была арестована за то, что осмелилась сказать правду.

– Режим никогда не мешал говорить правду о массовых убийствах при Триархах, – огрызнулась я.

Мегара прыснула слюной в ответ.

– Резня в Саутсайде была не до Революции. Это случилось после.

Я пристально посмотрела на нее. Стражник позади нее стоял неподвижно и невозмутимо, словно статуя.

– Я никогда об этом не слышала.

Мегара усмехнулась:

– Конечно же, ты не слышала. Об этом официально не сообщалось. Это случилось после того, как Атрей распустил Народное Собрание и ввел институт стражников. Продемократические фракции взбунтовались, городской страже приказали положить этому конец, что они и сделали. По старинке.

– Это не…