Ярость огня

Он говорил на драконьем языке практически без акцента. Подобно слуге, который с самого детства прислуживал своим хозяевам. Его манера речи, очевидно, ставшая привычкой, – это обращение слуги к господину.

Его пальцы освобождали одну пластину за другой. Он прижал большой палец к моему колену, ища ответную реакцию. Когда нашел ее, тут же потянулся к защитному щитку, пробитому вдоль моего плеча. Его пальцы были мокрыми и красными. Он нетерпеливо оттолкнул мои неловкие пальцы, оттянул горловину моего огнеупорного и надавил.

Я услышал, как обращаюсь к нему, используя неформальное «ты»:

– Ты знал ее?

Его лицо омрачилось:

– Да. Я знал ее.

Грифф произнес слово «знал» с такой яростью, от который волосы у меня на затылке встали дыбом. Он, нахмурившись, провел пальцами по темным кудрям. Он осторожно протер мою кожу, а затем снова надавил.

– Я рад, что вы убили ее, – пробормотал он столь тихо, что я не расслышал бы, если бы он не наклонился к моему уху.

Гриффу никогда не понять, что ответственность за этот выбор уже несколько месяцев не давала мне покоя, что именно из-за этого у меня потемнело в глазах и мы упали. Из-за страха, что ужасный выбор мог быть неправильным.

Он и представить себе не мог, какой вес возымели его слова.

Конечно, он был рад, что она мертва.

Джулия вещала об идеалах, которые она считала абсурдными, и о крепостных крестьянах, которыми владела. Я достаточно насмотрелся на ошибки моего отца, чтобы не соглашаться с ней, хотя у нас с Джулией и были расхождения в принципах.

Для Гриффа Гаресона это было больше, чем вопрос принципа.

Конечно, конечно, конечно.

Голос Гаресона остался низким, хотя и набрал силу:

– Я собираюсь заняться остальными. Иксионом, Роудом, всеми. Сначала драконы получат драхтаназию. Антигона достанет мне немного.

Слушая Гаресона, который ухаживал за мной с такой проворностью, приобретенной годами тренировок, необходимых, чтобы приносить пользу своему господину, я почувствовал, как сжалось мое сердце. Хотя еще совсем недавно я в ужасе отпрянул от Энни при упоминании о драхтаназии, сейчас я слышал в этом нечто иное.

Я услышал в голосе Гриффа отчаянную надежду народа, который поколение за поколением страдал от рук драконорожденных.

А следующие его слова заставили печаль расцвести в моей груди:

– Я собираюсь пощадить Дело сюр Гефира. Он… не такой, как они. Больше похож на вас.

Он застегнул мой огнеупорный костюм, не отводя от него глаз.

Я помнил Дело как очень доброго, необычайно задумчивого и неохотно идущего на насилие юношу. В то время как остальные дразнили Лаэртеса за то, что драконы отвергли его, Дело их останавливал.

Я выпрямился, борясь с головокружением, усилившимся от резкого движения, с болью, которая с удвоенной силой сдавила мое плечо. И мне вдруг стало важно, чтобы Гаресон понял то, что я собирался ему сказать:

– Грифф, ты выпустишь на свободу то, что не сможешь контролировать. Может статься, что выбор

будет уже невозможным. Даже Атрей признает, что Дворцовый день вышел из-под контроля. Ты должен быть готов к этому.

Гаресон покачал головой. Его руки, покрасневшие от моей крови, сжались в кулаки. Он потянулся за спину, щелкнув пальцами своему огромному грозовику, который подошел к нему и присел рядом, нависая над ним:

– Я буду контролировать это.

В его голосе прозвучала резкость, не допускающая дальнейших споров.

Да и стоило ли заставлять его сомневаться в себе? Это то, что он должен был сделать.

Так же как я должен был убить Джулию.

Гаресон поставил сапог в стремя, собираясь запрыгнуть на своего дракона, и обернулся ко мне:

– Антигона уже нашла яд? Будет ли он у нее к нашей следующей встрече?

Изнеможение накатило на меня волной. Возможно, от потери крови. Или от осознания того, что мне необходимо было сделать. Я оперся на пятки, прижимаясь спиной к кирпичу.

– Когда вы встречаетесь в следующий раз?

– В конце недели. В новом году.

– Я позабочусь об этом.

ЭННИ

Пока я не столкнулась сегодня с Иксионом, я не представляла, каково это – ненавидеть кого-то с необузданной яростью, желать стереть его с лица земли. Желать, чтобы его сожгли.

Ублюдка, который отнял у меня Дака.

Я не уловила того момента, когда моя ярость обратилась яростью Аэлы, когда мы слились воедино. Я осознала лишь всепоглощающее желание, которое было намного больше меня, которое бушующим пламенем охватывало меня изнутри. Желание испепелить этого юношу. Полет Иксиона и Нитера казался довольно хаотичным, но не настолько, чтобы мы не могли их предсказать, – на каждую их попытку отвязаться от нас мы лишь теснее прижимались к ним. Мы затерялись в сплошной белизне облаков, и не было ничего, кроме Иксиона, Нитера, Аэлы и меня.

Нитер прижался к Аэле и не отпускал ее. Аэла пыталась освободиться, но он был слишком громаден, а его когти глубоко вонзались в ее тело, не отпуская свою жертву. И тогда она начала кусаться. Грифф сообщил мне имя дракона Иксиона, я видела шрамы от клыков Нитера на руках Гриффа, и теперь Аэла яростно цеплялась за бок Нитера, словно стремилась отомстить.