Ярость огня

Я видел, что смог рассеять долю ее сомнений, хотя мои собственные все еще не давали мне покоя.

Я знал, что во флоте находился один дракон, который никогда не причинит мне вреда, чей Повелитель никогда не прикажет ему напасть на меня и в чьих глазах я буду выглядеть и трусом, и дураком.

Но я и так был дураком сегодня ночью, счастливым, влюбленным дураком, целующим его в темноте.

Как я мог поступить подобным образом с Гефирой, с Дело?

20

Секреты между нами

ЛИ

Мегара сообщила мне пароль и адрес паба на границе Саутсайда и Хаймаркета, которым владел ее дядя. Здесь мы с Кором впервые должны были встретиться с Отверженными. Первое официальное постановление Министерства о группировке Отверженных пришло ранее в тот же день. Указ, предназначенный для всех подразделений Внутреннего Дворца, будет напечатан в завтрашних выпусках «Золотой газеты» и «Народной газеты».

Самопровозглашенная группировка Отверженных – враги Революции. Общение с ними запрещено. О врагах Революции следует сообщать в Министерство Информации, куда в дальнейшем их вызовут для беседы и принятия исправительных мер.

Я смотрел на памятку и думал о том, что мне нужно поговорить с Энни.

Единственное, что я знал о встрече, на которой мне предстоит присутствовать, – это то, что она была незаконной. И пусть я больше не собирался соблюдать законы нынешнего режима, нарушать их сейчас, многим рискуя, да к тому же делая это за спиной у Энни, было вдвойне безрассудно. Я направился в кабинет Первой Наездницы, как вдруг услышал голоса из арсенала.

Энни и Пауэра.

– Я все думаю, может, нам рассказать Холмсу? – сказал Пауэр.

– Если мы скажем, он запретит. Ты его слышал. «Норчианцы – наши враги, как и их хозяева». Так что это останется между нами.

Я застыл возле арсенала, представляя себе разговор внутри. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы Энни говорила так с кем-то, кроме меня. Доверительно и одновременно насмешливо. Этот тон всегда ассоциировался у меня с нашими разговорами наедине.

– Ладно, хорошо, – согласился Пауэр.

Я также впервые услышал, чтобы Пауэр разговаривал по-человечески.

До меня донеслись позвякивания снаряжения, снимаемого с крючков, звуки расстегиваемой и сбрасываемой на пол униформы. По одним только звукам я мог представить себе, каково это – находиться в арсенале наедине с напарником по дежурству, переодеваться перед ним, как будто никто из вас об этом не думает, хотя только об этом и думали оба.

Энни секретничала с Пауэром, раздевалась перед Пауэром…

Самое забавное, что случайно став свидетелем предательства Энни, я сразу же потерял желание рассказывать ей о предстоящей встрече с Отверженными. Я развернулся и отправился на поиски Кора.

Он сидел на затемненной, опустевшей террасе и просто смотрел на указ.

– Если ты все еще в игре, то и я тоже, – сказал я.

На его лице появилась зловещая ухмылка, и это поразило меня, потому что последние дни его лицо было мрачным и словно бы онемевшим. Час спустя мы направились на запрещенное собрание Отверженных.

Выходя глухой ночью из Дворца вместе с Кором, я вдруг задумался о том, что Энни и Пауэр скрывают от Холмса. С кем она хотела меня познакомить, пока Мегара не помешала нам? Но, размышляя об этом и терзаясь от ревности, я понял, что мне совершенно не хочется обсуждать тайные дела Энни с Кором.

Паб семьи Роупер назывался «Мизантроп», и собрание Отверженных проходило в одной из верхних комнат за столом, где собралось уже около дюжины молодых людей. Шторы были задернуты, а свечи в центре стола отбрасывали яркие блики на лица собравшихся. Заняв место во главе стола, Мегара объявила:

– Ну вот и свершилось. Мы официально вне закона.

Одобрительные возгласы прокатились по помещению, как будто она произнесла тост. Мегара ухмыльнулась. Она достала корзину и, расстегнув свой золотой браслет, бросила его на дно.

– Мы все одинаково достойны, – пробормотала она фразу известного дамианского философа. Он считался основателем философии в Дамосе.

Один за другим, пока корзина передавалась по кругу, граждане сдавали свои браслеты и повторяли фразу. Серебряных браслетов не было, большинство были железными или бронзовыми, и только Мегара – единственная обладательница золотого браслета. Но в корзине лежали три серебряно-золотых: мой, Кора и Лотуса, который появился в комнате в последний момент перед началом собрания.

– Отец опаздывает, – сказал он Мегаре. Он кивнул Кору и мне, откидывая копну жестких волос с глаз, и придвинулся к столу. – Добро пожаловать в ряды второй Революции.

Кор ухмыльнулся в ответ, словно предвкушая веселую вечеринку.

– Поэты за Отверженных? – переспросил он. – Отлично!

Лотус разразился смехом:

– Рад, что указ вас не отпугнул.

Чувствовал ли Атрей те же воодушевление и веру в свои силы десять лет назад?