— Ну и на хрена тебе это? — спросил Остроухов, когда они остались одни.
— Он на фоторобот маньяка похож. Скуластый, и шея мощная. Плюс велосипед.
— Скулы — да, как у бурундука, но шея обычная. Вован, я тебе чего хочу сказать? Учёба на тебя фигово влияет. Охрененно делопутным ты стал. Мало нам проблем? Ты новых хочешь? И так нас таскают из-за очкастого, которому ты в лесу накернил.
— Тебя, Славян, прямо затаскали! Подумаешь, сходил один раз.
— Один раз тоже не в кайф.
— Ладно, не ной. Начальство спрашивает работу по маньяку, вот им работа. Пускай опера Голованя этого проверят. Повезло мужику с фамилией…
От вызова в прокуратуру, часть которой теперь называется СК, Кирьянов восторга также не испытывал. Кому понравится, когда спесивый чинуша в дорогом костюме пугает тебя тюрьмой и требует признаться в беспричинном избиении мирного гражданина? С порога на «ты» и чуть ли не матом, как барин — холопу!
Идёт он в баню! Я по закону действовал. А может, он хочет поквитаться за того зампрокурора, которого мы с Антонычем прихватили в парке, когда он писюном перед девочкой тряс[44]
? Сколько прошло? Три что ли года? Или больше? Его, конечно, отмазали тогда. Ворон ворону глаз не выклюет! Отделался увольнением с хлебной должности. Может, новый — дружбан его? Тоже ведь пришелец с Андреевска.Тут ожила рация.
Предупреждая упрёк в нерасторопности, Кирьянов доложил:
— На подъезде к Зое!
— «Сто первый», поворачивай обратно! — в эфире фонило, но давешний скрежет отсутствовал. — Димитрова, один, гаражи. Труп мужчины.
— Принял! — прапорщик повесил переговорное устройство на панель. — Батя, слышал?
Старое правило: «Не спеши выполнять приказ — его могут отменить» — избавило от лишних покатушек. Разворачиваться не пришлось, как раз удачно поравнялись с поворотом на улицу Димитрова. «УАЗ» круто ушёл влево и понёсся вдоль ограждения парка механического завода, свежий асфальт позволил развить рекордную скорость в 70 км/час без риска развалиться на ходу.
Дорога упиралась в пятиэтажную хрущобу, чьи жильцы загородили въезд во двор крепким штакетником, а калитку оборудовали железной вертушкой. Она была здесь, сколько Вова себя помнил. В детстве прибегали на ней крутиться. «Карусель, карусель! Тра-та-та! Тра-та-та! Прокатись на нашей карусели!»[45]
Кособокую и скрипучую, при большом усердии её можно было раскрутить, как центрифугу, на которой проверяют вестибулярный аппарат космонавтов. Иногда вертушка исчезала, вероятно, ее выкорчёвывали завистники, но актив дома отыскивал свой оберег и вкапывал обратно.— Объезжай!
— Без сопливых, — приветливо отозвался Батя.
Во дворе теснились металлические гаражи, всякий на свой лад: узкие — под мопед, и побольше, способные вместить мотоцикл с коляской. Вместилищ для авто не было, когда гаражики произрастали, автомобиль являлся роскошью в чистом виде. Крыши у построек тоже разнились — плоские, покатые и двускатные, последние преобладали. Мэрия сто лет грозила снести уродливые самострои, но дальше угроз дело так и не продвинулось. Часть гаражей была бесхозяйной, такие отличались ржавыми боками, проломленной кровлей и отсутствием запорных устройств. Имелись и вполне себе приличные, заботливо выкрашенные масляной краской на олифе. Навесные замки на их дверях были защищены от осадков колпаками из пластиковых бутылок.
Искать тело не пришлось. Навстречу «уазику» высыпала ребятня.
— Сюда! Сюда!
Они, вездесущие, и нашли.
Водитель сразу развернулся, встав так, чтоб потом не заперли. Уселся поудобнее, вооружился сборником скандинавских сканвордов и насупил переносицу. На энное время его персональное участие в охране правопорядка приостановилось.
— Показывайте, — Кирьянов закинул автомат на плечо.
Мальчишки, гордясь своей миссией, повели милиционеров коротким путем.
Крайний гараж соседствовал с трансформаторной будкой. Патрульные зорко смотрели под ноги. Подобные укромные тупики — идеальная локация для отправления гражданами естественных надобностей в условиях полного отсутствия в городе общественных уборных.
— Брысь! — пацанов, вылезших поперёд батьки, пришлось шугнуть.
Меж гаражом и электроподстанцией, чья стена пропускала шмелиный гул высокого напряжения, имелась брешь. Из неё торчали резиновые подошвы чёрных войлочных ботинок. Шузы были раритетными, в СССР их называли «прощай, молодость». Обувка носила статус «унисекс», тем не менее её сорок пятый размер позволял определить пол владельца, как мужской.
Вова заглянул в зловонную расщелину. Лежавший там ниц мужчина, облачённый в куртку весёлого цвета — оранжевого или морковного — был громоздок. Возраст — не юноша, но и не старик. В его гардеробе присутствовал непорядок. Брюки были спущены до колен и смяты гармошкой.
Картина пока вырисовывалась вразумительная. Пошёл по нужде, присел орлом и крякнул. Сердечко подвело. Эвон какой жирдяй — стены, кирпичная и стальная, зажали бедолагу тисками.
— Не мог до дома донести, — Остроухов гадливо морщился.
Дежурная часть ждала информацию. От её сути зависело, ограничиться отправкой на место происшествия участкового или полноценную СОГ собирать.