Иди ко Мне!

В итоге моё имя вымарали из журнала, а я наконец-то усвоила, что в некоторых случаях всё же лучше уходить в партизаны.

* * *

Много воды утекло с тех пор. А недавно меня навестил писатель К. и изложил свою теорию по национальному вопросу, сказав, что здесь он взял за основу мои слова о дистанции иммунитета, сказанные некогда на форуме в Доме журналиста.

При чём здесь национальный вопрос, я не сразу поняла. Но само понятие «дистанция иммунитета» означает вот что: человеку свойственно осмотрительное отношение к тому новому, что пока непонятно и чужеродно для него. Классический пример — знаменитые картофельные бунты во Франции, Германии и России, когда крестьяне отказывались сажать неведомую им «ядовитую» картошку. Случаи отравления, действительно, были, ибо клубни картошки сочли корнями растения и ели плоды, то есть шарики-семенники, содержащие ядовитый соланин. Словом, понадобилось не одно десятилетие, прежде чем картошка стала у нас любимым национальным блюдом.

А вот пример из моего личного опыта. Привезла я в подарок деревенским детишкам ананас и бананы, которые в те времена были редкостью даже в городе, а в деревне их и не пробовали. Вот, думаю, дети обрадуются. А малыши с опаской отвергли ананас и даже обстреляли его из игрушечного ружья. Да и бананы они полюбили лишь позже, убедившись на примере взрослых, что это лакомство неопасно для жизни.

Дети жизнелюбивы, а потому консервативны, защищаясь на свой лад от опасности. Любой жизнеспособный народ всегда консервативен в том отношении, что ревностно оберегает свои национальные святыни и традиции, позволившие ему выжить в лихолетье. Англичане, например, гордятся своим консерватизмом, и только у нас с лёгкой руки недалёких людей утвердился набор понятий: консерватизм — это отсталость, империя — тюрьма народов, а прогресс — это шаг вперёд, даже если отбрасывает нас назад.

Собственно, писателю К. потому и запомнились слова о духовном иммунитете, что причиной бед русского народа он считал тот иммунодефицит, когда, перечеркнув собственный опыт, мы стали безрассудно заимствовать чужое, и начался уже духовный СПИД. Дистанция иммунитета у современного человека порой действительно близка к нулю: сегодня охотно едят опасные для здоровья продукты и жадно перенимают те губительные новации, от которых надо бы бежать как от огня. Более того, писатель тонко подметил, что всевозможные революции и перестройки вершат люди «инкубаторского происхождения», презирающие опыт своих отцов и отметающие его, как хлам. У этих «новаторов из инкубаторов» своя роль в истории — они разрушают иммунитет народа, делая его лёгкой добычей для завоевателей.

Со многим, что говорил писатель, хотелось согласиться. Но тут наш разговор споткнулся о газетную сенсацию тех дней — судили скинхедов, жестоко избивших инородцев. Нет, писатель не оправдывал скинхедов, говоря, что это подло — поднять руку на человека. Но, осудив скинхедов, писатель стал говорить о том, что всё-таки можно понять этих русских мальчиков, вставших, пусть и неправедным образом, на защиту русского народа.

А вот по поводу «русских мальчиков» мы разошлись — для меня эти мальчики какие-то нерусские, хоть и воюют за идею «Россия — для русских». Но если такие мальчики, не дай Бог, однажды придут к власти, то горе бедной России, обречённой отныне на то жалкое прозябание, о котором писал поэт Городницкий:

Процесс невесёлый начат,

Дрожи, просвещённый мир,

Россия для русских — значит:

Башкирия — для башкир.

Не будет уже иначе —

Гори, мировой пожар.

Россия для русских — значит:

Татария — для татар.

Забыв об имперской славе,

Лишившись морей, как встарь,

Московией будет править

Уездный московский царь.

Конец богатырской славе,

Не видно в ночи ни зги.

Так кто же друзья России

И кто же — её враги?

Не знаю, будет ли Россия уездом Московией или снова возродится наша великая держава, а только русским никогда не было свойственно узкоплеменное сознание, замкнутое в затхлом болоте собственного гетто. Не могу объяснить эту особенность, а потому приведу пример: мой дед, сибирский охотник, учился в школе снайперов во Франции, а потом вёл школу снайперов у нас в России. А другой дед, Степан, был в германском плену во время Первой мировой войны. Пропадал там от голода, но зарисовывал детали немецких механизмов, чтобы усовершенствовать потом сеялку в своём сибирском селе. Тут всё сразу — самобытность характера, любовь к Отечеству и отвага мысли в исследовании опыта других народов.