Иди, вещай с горы

Эта была первая услышанная Флоренс молитва и единственная, в которой мать просила Бога о защите дочери более страстно, чем о защите сына. Был поздний вечер, окна были плотно закрыты и занавешены, к двери придвинули тяжелый стол. Тускло светили керосиновые лампы, отбрасывая огромные тени на оклеенные газетами стены. Мать в длинном платье неопределенной формы и цвета, какое она носила каждый день, кроме воскресенья, когда надевала белое; с красной повязкой на голове стояла на коленях посреди комнаты, простирая перед собой руки. Ее чернокожее лицо было воздето ввысь, глаза закрыты. Слабый, дрожащий свет ложился тенями в уголках ее рта и на веках, отчего лицо становилось таинственным и исполненным величия, как маска или лицо пророчицы. После произнесенного «аминь» воцарилась тишина, и они услышали вдалеке топот лошадей. Никто не пошевелился. Из своего угла за печкой Габриэл, подняв голову, следил за матерью.

– А я не боюсь, – сказал он.

Мать повернулась к нему, угрожающе подняв руку:

– Тихо.

У них в городке случилась беда. Накануне вечером шестнадцатилетнюю соседку Дебору, всего на три года старше Флоренс, белые мужчины увезли за город и там чего только с ней ни проделывали, а потом бросили рыдающую, всю в крови. Сегодня отец Деборы направился к дому одного из этих мужчин и пообещал уничтожить его и остальных белых, кого выследит. Но его забили до смерти. И сейчас чернокожие сидели в своих домах за плотно закрытыми дверями, молились и ждали беды, так как прошел слух, что сегодня вечером белые будут поджигать их дома, как делали это раньше.

В ночи, которая словно давила снаружи, они слышали лишь стук копыт – всадники проехали мимо. Не звучал смех, а он раздавался бы, если бы их было много, не слышались проклятия, и никто не молил белых мужчин о пощаде и не взывал к Богу. Топот копыт миновал их дом и теперь доносился издалека. И только тогда Флоренс поняла, как сильно испугалась. Мать поднялась, подошла к окну и приподняла уголок закрывавшего его одеяла.

– Не знаю, кто здесь был, но сейчас никого нет, – сказала она. И добавила: – Слава Богу!

Вот так жила мать и так умерла; ее часто унижали, но она не падала духом. Мать всегда казалась Флоренс очень старой, самой старой женщиной на свете, ведь она говорила, что родила Флоренс и Габриэла в преклонном возрасте, сама же появилась на свет Бог знает когда, еще при рабстве, на плантации в другом штате. Мать была высокая и сильная и выросла, работая на этой плантации, потом вышла замуж, родила детей, но всех у нее забрали: одного – болезнь, двух других продали на аукционе, а еще одного даже не разрешили считать своим – сразу взяли в хозяйский дом. Когда она была уже взрослой женщиной – хорошо за тридцать, по ее подсчетам, успела похоронить мужа, вышла замуж за мужчину, которого ей нашел хозяин, – с Севера пришли армии, грабившие и сжигающие все на своем пути, они явились, чтобы освободить ее народ. Это был ответ на никогда не кончавшиеся – ни ночью, ни днем – молитвы верующих, вопиющих об освобождении.

По воле Божьей они узнали и передавали от одного к другому историю о детях израилевых в рабстве у египтян, чьи стенания услышал Бог, и сердце Его смягчилось, и Он просил их набраться терпения и немного подождать, пока не пошлет им избавление. Мать Флоренс знала эту историю с самого своего рождения. И пока жила – вставая чуть свет; работая на плантации в самое пекло; возвращаясь домой, когда солнце уже катилось к небесным вратам; слыша свист надсмотрщика и его зловещее покрикивание; в белизне зимы, когда резали свиней, индюшек и гусей и большой дом сверкал огнями, а Батшеба, кухарка, приносила в салфетке кусочки ветчины, цыплят и пироги, оставшиеся после белых хозяев, – во всем, что случалось с ней: в ее радостях, вечерней трубке, ночных ласках мужчины, в детях, вскормленных грудью, их первых шагах; и в несчастьях, смертях, разлуках и побоях – она никогда не забывала об обещанной свободе, которая непременно придет. Нужно терпеть и довериться Богу. Она надеялась, что большой дом, храм гордыни, где живут белые господа, падет, ведь так написано в Библии. Те, кто гордо ступает сейчас по земле, как и их дети, не имеют той прочной основы, какую имеет она. Они ходят у края пропасти, и глаза их незрячи, и в конце концов Бог прикажет им броситься вниз, как кинулось однажды в море стадо свиней. При всем том эти люди были красивы и беззаботны, и мать, зная их, жалела, что в Судный день им нечем будет оправдаться.

Но все же, говорила она детям, Бог справедлив и, прежде чем поразить грешника, шлет ему много предупреждений. Бог дает человеку время одуматься, но все в Его руках, и время, отпущенное на то, чтобы отречься от зла и начать творить добро, закончится, и тогда ураган сметет все на своем пути, и смерть настигнет людей, забывших Бога. В дни ее молодости таких знамений было достаточно, но на них не обращали внимания.