Иди, вещай с горы

«Рабы бунтуют», – шептали в хижине и у хозяйских ворот: в соседнем округе рабы сожгли дома и плантации хозяев, а их детей забили камнями. «Вот и еще один негр отправился в ад», – могла сказать утром Батшеба, отгоняя чернокожую малышню от крыльца большого дома: раб убил хозяина или надсмотрщика и за это обречен гореть в аду. «Я здесь не задержусь», – тихо басил рядом с матерью в поле тот, кто к утру уже пробивался на Север. Все эти знаки, подобно бедствиям, насланным Богом на египтян, ожесточали сердца белых. Одни из них думали, будто их спасет хлыст, или нож, или виселица, или аукционный помост; другие надеялись, что их спасет доброта, и тогда хозяин или хозяйка входили в хижины рабов, улыбались, играли с детьми и делали им подарки. В такие дни все – и белые, и черные – казалось, были счастливы. Но Слово нельзя повернуть вспять.

И вот однажды утром еще до пробуждения матери это случилось. Многие истории, рассказанные ею, ничего не значили для Флоренс. Она считала их просто сказками, которыми старая чернокожая женщина пичкала детей, стараясь отвлечь от холода и голода. Однако рассказ о том дне Флоренс никогда не забывала – от него зависела и ее жизнь.

Ее разбудили страшный шум и беготня, рассказывала мать, все высыпали на улицу, и, когда она открыла глаза, в лицо ей ударил яркий и холодный свет. Она решила, будто настал Судный день. Потрясенная, она села в постели, не зная, как следует вести себя в такой день, но тут в комнату ворвалась Батшеба, а за ней восторженные детишки. Батшеба громко кричала: «Вставай, сестра Рейчел, вставай! Стань свидетельницей освобождения, дарованного нам Богом! Как и обещал, Он вывел нас из плена египетского – теперь мы свободны!» Батшеба судорожно прижала ее к себе, слезы лились у нее из глаз. И мать подошла к двери и открыла ее, чтобы увидеть этот новый, дарованный Богом мир.

В тот день она увидела, как был унижен храм гордыни – разорванные зеленые шелковые и бархатные шторы на окнах, сад истоптан всадниками, а большие ворота широко распахнуты. Хозяин, хозяйка, их дети и тот ребенок, которого у нее забрали, находились в этом доме – туда она не заглянула. «Здесь ей делать больше нечего», – решила мать. Связав в узелок свои пожитки, она положила его на голову и вышла через ворота, чтобы никогда сюда не возвращаться.

Для Флоренс тоже стало заветной целью – покинуть однажды утром их хижину и уйти в неизвестность. Ее отец, которого она смутно помнила, именно так ушел от них – через несколько месяцев после рождения Габриэла. И был в этом не одинок, каждый день Флоренс слышала, как еще один мужчина или одна женщина, распростившись с этой жестокой землей под хмурым небом, подавались искать счастье на Севере. Но мать отказывалась ехать туда, где, по ее словам, порок и смерть разгуливали рука об руку по улицам. Ей хватало того, что она живет в собственной хижине и обстирывает семьи белых, хотя была уже старой и у нее постоянно ныла спина. Матери хотелось, чтобы и Флоренс была всем довольна – помогала со стиркой, готовила еду и заботилась о Габриэле.