Идолы театра. Долгое прощание

Ответом на этот вопрос является специальная военная операция на Украине, точнее, реакция Запада на события собственной колониальной периферии. До её начала коллективный поликультурный постмодерный Запад декларировал космополитизм в качестве ведущей идеологической доктрины, делая вид, что «не замечает» украинского этнонационализма, или же, маскируя его эстетическими коннотациями гедонизма, китча и юмора. На самом деле именно его он и поддерживал в интересах рынка, но он старался это делать не то, чтобы тайно, но не так явно. Не было конспирологии, ибо всё лежит на поверхности капитала, в рамках анализа культурных форм, но не было и откровенной аксиологической апологии. Между космополитическим глобализмом и этническим национализмом лежала смягчающая прослойка экстимного – грани между сознательным признанием и бессознательным сокрытием в виде «подушки безопасности» мультикультурализма, с его допусканием всех форм перверзивного наслаждения жизнью. Доктрина о свободном рынке легитимировала шок от радикализма как инструмент подстегивания этого наслаждения. Именно поэтому у наивных европейцев и возникал вопрос, как в сознании рядового украинского обывателя уживаются космополитические нарративы ЕС и националистические нарративы Украины, составляя некий легитимированный парадокс. Они уживаются потому, что гротескный Отец в лице американизма позволяет им быть. Но это разрешение носило характер не прямого поощрения или приказа, а

подмигивания через стол – полуявного-полутайного поощрения, когда власть не скрывает своих непристойных секретов, не декларируя их при этом открыто.

А Фукуяма сказал об этом открыто. Причём, сказал на языке гегемонии, на языке идеологии и апологии. Его работа поражает нас именно своим предельно ясным цинизмом,

который позволяет более не скрывать непристойную правду, но артикулировать её как фантазм. Ценность этой работы с точки зрения приближающейся агонии глобального мира – не в том, что Фукуяма обнаружил связь между либерализмом и национализмом, а в том, что он эпистемологически признал её. Эта связь существовала всегда, но до этого правда скрывалась под закрытым швом лжи, она была симптомом, или же частично использовала открытый шов фантазма, играя, намекая, маневрируя. Сейчас же симптом, не стесняясь, превратился в легитимный и полный фантазм: Реальное больше не скрывается за Воображаемым, а выполняет его роль. Правда стала постправдой.

Космополитизму больше не нужно декларировать себя гуманистическим мировоззрением «граждан мира», которое «заботится» о дальних странах, насильственно насаждая там демократию путем национализма. Либерализм открыто заявляет об этом. Фукуяма вводит в дискурс этнические, религиозные и биологические критерии интеграции националистических сообществ. Фактически это – легитимация украинского националистического призыва: «Армия, язык, вера», – хотя он и оговаривается, считая расу, этническую принадлежность и религиозное наследие как критерии национальной идентичности не «инклюзивными», не вписываемыми в либерализм в метафизической теории. А на практике иногда это «становится неизбежным»[99] (!), видимо, оправдываемой войной, которую вызывает сам же этнический национализм. Либеральный Отец снова дает двойное послание: не разрешая, разрешает, запрещая, не запрещает, призывая следовать национализму и не следовать ему одновременно.

Фукуяма предопределяет пути, по которому можно «примирить» либерализм и национализм: фактически он подбрасывает украинцам готовую объяснительную схему, служающую идеологическим основанием парадокса в их символической сшивке. Оказывается, мир жестких национальных государств совместим с миром без границ на основании закона как руссоистской «всеобщей воли». Воля личности порождает демократию и космополитизм, но личность подчиняется общественному целому, связанному с всеобщей волей государства, превосходящей личность. Коллективная воля важнее индивидуальной, в данном случае – коллективная воля «народа» важнее космополитической личности (воля нации, националистов, националистической группы, выдаваемой за волю народа). Используя просветительскую риторику, сегодняшний либерализм приходит к идее Левиафана

в лице национального государства.

Фактически Фукуяма признал, что национальное государство является главным игроком современной политики, именно национальное государство, а не транснациональные союзы, чья стратегия оказалась предельно слабой во многих областях. Он с открытостью Маккиавелли отринул мораль Канта и легитимировал прагматическую силу политиков, питающуюся романтизмом фанатиков. Личная свобода уступает место общественному договору. Фактически личная свобода уже и не является абсолютной ценностью: