Идолы театра. Долгое прощание

Не каждый человек думает, что максимизация его личной свободы является самой важной целью жизни или что разрушение любой существующей формы власти обязательно является хорошей идеей. Многие люди с удовольствием ограничивают свою свободу выбора, принимая религиозные и моральные рамки, связывающие их с другими людьми, или живя в условиях унаследованных цивилизационных традиций[100].

Не о том ли издавна вели речь российские консерваторы, с их метафизикой всеединства, соборности, единоцелостности и мистического коллективизма? Оказывается, что коллектив – важнее личности, государство как коллектив – важнее отдельного субъекта, и глобализм это принимает, возвращаясь к консервативным ценностям модерна – начала истории. Если либерализм – внутренне консервативен и актуализирует свою консервативность, консерватизм неминуемо проявляет либеральные черты: подобная рокировка является вполне естественной в свете смещения соотношения власти и оппозиции. Государство оглашается либералами единственным источником общности людей, без которой невозможны солидарность, сотрудничество и коллективизм. При этом либерализм отдает предпочтение этническому романтизму молодых националистических государств перед цивилизационным традиционализмом дряхлеющих империй, исходя из желания разрушить Россию. Цели здесь – очевидны. Либерализм и национализм – одинаково партикулярны в ориентации на малую радикальную группу, на маргинальное маркетинговое сообщество, ибо «мало кто любит человечество в целом». Общность откровенно вошла в противоречие с универсальным субъектом. Выходит, что это – имманентный конец постмодерной идеи «конца истории», провозглашенной некогда самим Фукуямой? Невозможен никакой конец идеологий в ситуации расцвета неонацизма и этнического радикализма, которым противостоят цивилизационные смыслы старого традиционного мира. Глобализм снова отринул самого себя, чтобы выжить в условиях соседства такого сильного национально-цивилизационного государства, как Россия, и такого необузданного этнического государства, как Украина.

В этом смысле работа Фукуямы содержит двойной код, двойной реверанс: и по отношению к России, и по отношению к Украине. Если в спецоперации победит Россия, у Фукуямы имеется имплицитный аргумент в пользу цивилизационного критерия формирования государств-наций, такого, как язык, смыслы, религия и культура. И тогда в подтексте звучит вопрос: стоит ли либеральная демократия Украины того, чтобы США из-за нее воевали с Россией? Если победит Украина, у Фукуямы имеется эксплицитный аргумент в пользу этнонациональной силы, которую он легитимирует. Таким образом, дан был оппозиционный ответ Ульриху Бэку, с его радикальным либертарианством и отрицанием национального государства[101]

. Очень своевременный ситуативный ответ – ответ изысканного конформиста, следящего за стремительно развертывающейся темпоральностью.

Итак, специфика современного глобализма состоит не в том, что он выявил пользу или неизбежностьнационализма: он всегда её знал. Глобалисты изначально поддерживали удобные для себя националистические государства и отрицали неудобные, несмотря на политику регионов. Специфика состоит в том, что глобализм это идеолоигчески признал,

превратив ложь в постправду, симптом – в фантазм, закрытый шов – в открытый, спектакль – в перформанс. Либеральная цензура не-сокрытия зла, дискредитирующая как смешной жест любой протест путем газлайтинга, в очередной раз сработала на перезагрузку.

Идолы театра снова сняли маски, превратив сам жест снятия маски в театр. Что ж, спасибо за откровенность.

Глава 3

Истина как театр: идолы экрана

3.1. Вечное настоящее: смерть и время