Идолы театра. Долгое прощание

При этом следует помнить, что не только художественный вымысел, но и настоящая жизнь человека,

его личные интимные качества и экстимные свойства, его поступки и деяния в социальной практике, его мотивы, интенции, модели поведения в реальности, также может быть предметом изображения не только в перформансе, но и в театре, точнее, работать по его принципу, если жизнь преподносится как текст, как индивидуальный поэтический миф, например, жизнь проэта или художника. Тогда мы говорим о театрализации жизни, о жизни как о спектакле. Театр и перформанс (идолы театра) отличаются друг от друга не предметом изображения: там и там им им может быть сама реальность, Реальное, действительность травмы. Они отличаются манерой подачи. В театре происходит сублимация –

опосредованная трагическая передача Реального путем его возвышения, преподнесения, постановки, отстранения и катарсического очищения от непристойностей. Театр сопровождает пафос приподнятости и романтической постановочности, метафорической дистанции, необходимой для функционирования индивидуального поэтического мифа. Сцена как инструмент театра – это и сцена собственно театра в искусстве, и литературное сочинение, и сцена города, и общественная сцена в политикуме, и жизнь как сцена в биографии писателя. Главное, что её «подмостки» предполагают некоторую нравственную цензуру, табу на обсценное, на то, что находится за пределами действа, на профанные, неприличные, инфернальные и монструозные предпосылки пережитого, очищенного от скверны и преподнесенного исключительно как Возвышенное (трагическое, героическое): «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», – писала Анна Ахматова[119]

, со всей очевидностью предполагая, что стыд и вина имманентно свойственны стихотворчеству как сцене, как, впрочем, и философии. Театрализация жизни под текст преполагает наличие у художника-творца сверх-ценности и сверхзадачи – морально-эстетического идеала для формирования высокого содержания произведения искусства, которому он, путем сублимации, осуществляее волевое нравственное усилие, подчиняет свою личную жизнь, играя ее как театральную роль одного из своих персонажей или играя себя самого в качестве лирического героя.

В перформансе Реальное не нуждается в сублимации, не требует нравственной очистки, не возвышается. Поэтическая дистанция метафоры исчезает, и Реальное начинает транслироваться напрямую, во всех его ужасах и неприличиях, во всей своей неприкрытой монструозности и вещности. Гиперреализм предполагает развлекательное смакование травмы. Инструментом этого смакования является экран – в перформансе экраном является не только дисплей компьютера, но само виртуальное общество, бывшее некогда сценой. Если театр – это высокая романтическая эротика, перформанс – это низкая ироничная порнография. Герой – эротичен, Трикстер – похотлив. Личная нехватка человека превращается в своеобразный культ травмы. Жертва смакуется. В постмодерном дискурсе травмы и всеобщей толерантности модно быть жертвой. Развивается всеобщий виктимный комплекс,

рожденный из пустоты. Идолы пещер работают с культуралистскими проекциями разной направленности. Когда, некогда бывший классическим марксистом, Жижек в его новолевой ипостаси, пишет, что украинский корпоративный национализм – это путь к всеобщей пролетарской свободе, он переносит непристойное в безопасную плоскость эгалитарной тематики.

В этом есть особое самоотрицание: ведь тот же Жижек осуждал перенесение классовых проблем в область культурной антропологии, утверждая, что нельзя маскировать социальные отличия под расовые, этнические, гендерные, экологические. Когда речь идет о борьбе богатых и бедных, не стоит стилизировать её под борьбу темнокожих матерей-одино-чек-феминисток с ЛГБТ-склонностями за свои права, связанные с глобальным потеплением. Теперь же, говоря об угнетении рабочих, он предпочитает говорить исключительно о темнокожих рабочих, хотя сам не так давно утверждал, что для Запада колониями являются не только страны периферии, но и свое собственное белое население. Это ли не культуралистский перенос? Обратный жест мы наблюдаем в попытке превратить Украину в образ радикального универсалистского разрыва с цивилизационной дихотомией «Запад – Восток». В интерпретации Жижека оказывается, что это не Россия воюет с гегемоний западного мира за остальной мир (русское Символическое) и не Украина воюет с остальным миром за гегемонию Запада (украинское Символическое).