Лурианская Каббала представляла собой чисто духовное учение и не содержала призыва совершать физическую
31 мая 1665 г. Шабтай Цви провозгласил себя Мессией и заявил, что идет в Иерусалим. Он выбрал себе в ученики 12 молодых раввинов – по числу колен Израилевых, – а план его состоял в том, чтобы отправиться на Храмовую гору и восстановить там обряды жертвоприношений; первосвященником назначался рабби Натан. Когда эта весть достигла Иерусалима, евреев города объяли ужас и паника. Их положение и так уже было весьма шатким, и если бы Шабтай нарушил святость Харама, мусульмане могли бы отомстить поистине жестоко. Евреи стали просить Шабтая отказаться от своего предприятия. Тот пришел в отчаяние: Спасение было так близко, а теперь снова откладывается! – но все-таки явился в Иерусалим, где объявил, что Тора более не имеет силы, а он – царь Израиля. Раввины сдали его
Шабтай покинул Иерусалим, однако фанатичное почитание этого диковинного мистического Мессии широко распространилось в еврейских общинах Османской империи, а также Италии, Голландии, Германии, Польши и Литвы. Впрочем, все закончилось довольно-таки плачевно. В январе 1666 г. Шабтай явился в Стамбул просить султана, чтобы тот короновал его Царем иудейским и возвратил ему город Иерусалим. Султан, оказавшись перед пугающей угрозой еврейского бунта, вместо того предложил Шабтаю на выбор смерть или обращение в ислам. Тот выбрал второе и оставшиеся десять лет своей жизни провел как правоверный мусульманин. У него оставалось на удивление много последователей, хотя большинство евреев под впечатлением ужасного скандала с мессией-отступником глубоко разочаровались не только в самом Шабтае, но и в лурианском мистицизме, который был источником его притягательной силы. Мифология Лурии апеллировала в первую очередь к внутреннему состоянию души, она не предназначалась для буквального истолкования и переноса в политические реалии. Лурия не призывал к физическому возвращению на Сион, он прочерчивал духовный путь от рассеяния и изгнания к Источнику бытия. Переведенная в понятия и представления обыденного мира, эта мифология теряла смысл.