Игра

– Ну, смотри тогда,– Старый махнул рукой, и из ворот на мгновение показалась фигура в узнаваемой бесформенной одёжке без пуговиц. Руки связаны за спиной, на голове черный мешок. За спиной свободного маячил огромный охранник. Тут же он рывком втащил пленного обратно.

Староста медленно повернулся к хранителю:

– Так, значит…

– Ничего это не значит, Лёха!– победительно улыбался Старый.– Вот, скажи: мы с тобой сколько друг друга знаем?

– С детства.

– С детства. Вот. А свободных ты этих, когда увидел?

– Сегодня – в первый раз. Они пришли на сполох.

– Нам с тобой, понимаешь, нам с тобой,– он выделил интонацией эти слова,– надо вместе держаться, вот и не будет у тебя тогда никаких заморочек. Нам, хранителям, не нужен какой-то договор с селом. Мы, хранители, не требуем никакого разрыва отношений. Мы оставляем вам учителя и лекаря. Я, слышишь, лично я обещаю тебе помощь, если что. И наплевать мне, что там говорят патрульные или свободные. Ты слышал, чтобы я не исполнял, если что обещал?

– Но… Младший мой… И патруль… И…

– Гони кого-нибудь срочно в село. Бегом чтобы бежал, соколом чтобы летел. Пусть передадут свободным: у нас в хранилище один из них. Живой. Невредимый. Меняем на перемирие и на совместные поиски сына старосты.

Староста встал и, стоя, сверху вниз почти минуту молча смотрел в глаза Старого.

– Ну, пойми же ты меня, пойми,– почти уговаривал Старый.– Младшего твоего жалко, да. Но мне-то главнее понять, что там,– махнул он рукой в ту сторону, где поднималось потихоньку все выше солнце. – Вот и будем все вместе искать твоего младшенького, а заодно – дело сделаем. И патруль пусть присоединяется, и ты своих кого-нибудь дай. Ну? Командуй, староста!

– Да, я…,– задохнулся тот.– Я сам. Сам я. Без меня ведь все равно не решат. Я уже. Я иду… Бегу!

Село

Ярким солнечным утром, совсем похожим на летнее, если бы не осенняя прохлада, лысый лекарь, опустив голову и чуть ли не покачиваясь от усталости из-за бессонной ночи, шел через площадь к своему дому.

– Со-се-ед! Эй, Жанжак!

Он устало обернулся на голос. У распахнутых в церковный двор ворот возились мужики, подправляя и ремонтируя сломанное этой ночью. Церковный двор был точь в точь, как и любой другой на селе, с таким же сплошным высоким тесовым забором, с крепкими воротами, только на дворе кроме избушки, в которой жил священник, стояла небольшая церковка и высокая колокольня с деревянной винтовой лестницей внутри – самое высокое здание в округе. А перед воротами стоял сельский батюшка при полном параде: в серой чистой рясе, с блестящим большим крестом на груди.

– Сосед, зашли бы, а?

– Так ведь я… Это…,– развел неуверенно руками лекарь.

– Послушайте, Жанжак, я же вас не креститься тащу, я вас в гости приглашаю. У вас там горелым пахнет, и не готово ничего, а я вам чаю налью. С медом. Пойдемте, пойдемте, Жанжак!

Жанжак посмотрел на остатки своего крыльца, до которого идти-то осталось совсем ничего, поднял взгляд на безоблачное утреннее небо, оглянулся для чего-то в ту сторону, откуда пришел, опять глянул на полусгоревшее крыльцо, и решительно повернул к церкви.

– Ну, вот и хорошо,– разулыбался священник, подхватывая его под руку. – Мы же с вами культурные люди! Нам есть о чем поговорить, не задевая вопросов веры! …И неверия, сиречь, атеизма.

Это был новый батюшка, который служил в сельской церкви первый год. На памяти Жанжака он был уже третьим. Священники, постарев, уходили на север, куда-то за базу патруля, дальше, куда сельским ход был заказан, и оттуда же приходили новые священники. Вернее, сначала приходил новый, а потом дверь дома открывалась, и старый священник с небольшим заплечным мешком быстрым шагом, кивая в ответ на поклоны и здравствования сельских жителей, покидал село. И как-то так получалось, что опять всегда распахнуты ворота, всегда открыта церковь, всегда горят лампады перед двумя иконами, всегда у порога ждет батюшка, знающий всех и всякого в селе.

– Скажите, сосед, а не хотите ли вы, чтобы и учитель попил с нами чайку? – хитро улыбнулся священник. Жанжак замер на крылечке его избушки: «Что он имеет в виду? И что он вообще знает? Знает ли он, что лекарь и учитель в селе всегда были из хранилища?»