Игра и мука

Мы расстались по простой причине. Люба кинулась зарабатывать деньги – уходить на заработки. Она стала играть в антрепризном спектакле «Там же, тогда же». На вопрос «зачем», отвечала: «Там я за один вечер купила кожаную куртку, а здесь должна работать за нее месяц». У нас не было конфликта. Просто я – за репертуарный театр, театр-дом. И поначалу Люба была в этом доме. Но она человек свободный, независимый и не всегда разборчивый. Ей неважно было с кем играть, что, ей должно было быть интересным – не обязательно материально: интересные люди или место, куда нужно ехать. Однажды у нас готовились гастроли в Таллинне. Она не хотела ехать, потому что в этот момент ей предложили какое-то выступление, где она могла заработать много денег. Я стал ее убеждать – рассказывать про Таллинн, про средневековые улочки. И она согласилась. Гуляя по старому городу, сказала: «Ты правильно сделал, что настоял. Хорошо, что поехала». Она вообще не стеснялась признаться, что была неправа – и в жизни, и в работе…

Люба из очень простой семьи. Она много рассказывала про папу и маму. Показывала их. Пародировала. И было ощущение, что я с ними хорошо знаком. Мы даже иногда так шутили: «Люба, твой папа этого бы не одобрил».

Так же, как менялась манера ее поведения, могла меняться и внешность. Иногда она казалась совершенством – просто Нефертити. Но могла повернуться как-то, взять сигарету и стать странной или вульгарной.

Со временем у нее все больше болел позвоночник. Мы стали делать увеличенные антракты, во время которых она лежала на кушетке из фанеры, которую сделали специально для нее монтировщики.

Как-то я предложил Филозову и Любе сыграть спектакль «Уходил старик от старухи». Но Люба отказалась: не хочу быть старой. Так и не стала…

Виталий Вульф

О болезни Виталия Яковлевича Вульфа было известно давно. И все же, когда такой масштабный человек уходит, сразу понятно, что закрыта – страница, глава, пласт: что-то кончилось, чем мы много лет жили. Мы могли к Виталию Яковлевичу относиться по-разному: пародировать, шутить, копировать его манеру говорить. Но, конечно, он был в нашем Театре, в драматургии, в нашей связи с Западом – теми самыми айсбергом и махиной.

Для меня Вульф – человек особенный. Когда я еще учился на 5-м курсе ГИТИСа, Виталий Яковлевич был членом художественного совета «Современника». Как-то поздно ночью мы с артистами театра Советской армии показывали мой спектакль «И не сказал ни единого слова». После спектакля заседал худсовет, и Виталий Яковлевич первым выбежал и, пока они там совещались, шепнул мне в ухо: «Я сказал: Галя (имелась в виду Галина Борисовна Волчек), этого мальчика нужно брать!» Он напоминал мне об этом много раз в течение жизни. И я ему за это бесконечно благодарен. Виталий Яковлевич регулярно приходил в «Современник», когда мы с Валерием Фокиным были молодыми режиссерами, заглядывал на репетиции, комментировал. Конечно, он субъективен, но его субъективность оказывалась продуктивна.

Помню репетиции «А чой-то ты во фраке?» Я восторженно считал, что делаю шедевр. На один из последних прогонов пришел Виталий Яковлевич, посмотрел и сказал: «Все нормально, но у меня чувство, что ты пригласил нас на шикарный обед, подал замечательный салат, прекрасное первое блюдо, мы ждем соответствующего второго, а ты опять приносишь первое». И тем самым заставил меня переделать окончание. Благодаря ему, я добавил кусочек драмы и цирковой финал. За три дня до премьеры пригласил Терезу Дурову и попросил: «Давайте сделаем что-то такое…» Она поставила несколько цирковых трюков. Появился финал с выстрелом «Чайки» – его бы не было, если бы Вульф тогда меня не поругал…

Конечно, его субъективность была невероятной – какие-то театры нравились, а какие-то – нет. Не случайно над ним посмеивались: он присваивал себе артистов и режиссеров, переводы и так далее. Было ощущение, что весь 20-й век – это близкие друзья и родные люди, семья Виталия Яковлевича: «Он наклонился и сказал ей на ухо. Об этом никто не слышал, сейчас я передам вам эти слова». Это вызывало улыбку. Но, наверное, по-другому в нашем деле нельзя…

Несколько месяцев назад я летел из Израиля, вошел в самолет, сел на свое место, выдохнул и вдруг справа от себя увидел Вульфа. Всю дорогу он, не останавливаясь, читал мне лекции о русском и мировом театре, вспоминал о разном. Я его сфотографировал… При самом неоднозначном отношении к тому, что делал Виталий Яковлевич Вульф, очень жаль, что теперь его кресло в самолете будет пустым.

Альберт Филозов