Игра и мука

Трагедия. Не театральная – настоящая. И для театра и для жизни. Умер не просто талантливый, нужный, востребованный артист; умер тот, на ком 27 лет держался театр «Школа современной пьесы». Это с ним мы ровно 27 лет назад 27 марта 1989 года позвали Любу Полищук и начали репетировать «Пришел мужчина к женщине», а потом открыли театр. Это с его участием мы сыграли более 30 премьер. Это с ним мы объездили весь мир. Много символического происходит вокруг нас. И вот одно из таких символических совпадений: последний в своей жизни спектакль Филозов сыграл ночью именно 27 марта. Это был «Город», который театр показывал на культурном форуме в Манеже.

Не прошло и четверти часа после его смерти, как начались звонки от одиозных телепрограмм – Малахова, Корчевникова, «НТВ». Они зовут на свои телеэфиры, вовсе не собираясь рассказывать о Филозове-артисте. Им нужно раскопать что-нибудь пошлое и мерзкое, чтобы порадовать своих зрителей – тех самых, которым засирают мозги на своих политических шоу. Как мародеры они кидаются на смерть человека, никогда не игравшего по их правилам. И, пользуясь случаем, хочу им сказать: Филозов и ваши программы – две вещи несовместные.

Альберт Филозов – уникальный артист и уникальное явление русской культуры. Не только потому, что обладал огромным талантом, а потому что человек особенный. Как часто наша профессия провоцирует в людях самые отрицательные мерзкие проявления характера – зависть, алчность, расчетливость, амбициозность, высокомерие… Но Филозов – один из немногих людей культуры, в котором культура была составной частью его собственной личности и образа жизни. Искренний, честный, порядочный, высоконравственный – все эти эпитеты не дань уважения, а чистая правда. За многие годы совместной работы он никогда не спросил меня, какой гонорар получит, сколько ему заплатят за гастроли или ночной прогон. Он жил и работал, оберегая свою территорию, и никогда не лез на чужую. Один из немногих артистов, кто сначала что-то самостоятельно пробовал, а потом в крайне редких случаях мог предложить режиссеру свое решение персонажа или сцены. Один из тех немногих, кто не мнил себя драматургом или режиссером. Очень уважал эти профессии. А потому не позволял себе отсебятину – в тексте или в мизансцене. Никогда за всю его работу в театре не отменил спектакля – по болезни или в связи с киносъемками, которых у него было огромное количество. Первый спектакль с участием Филозова, который мы вынуждены заменить, должен был состояться в день его похорон. Все артисты нашего театра вышли на сцену – и это был вечер памяти Альберта Леонидовича.

Филозов всегда играл главные и заглавные роли. Если это «Пришел мужчина к женщине», то Филозов – Мужчина, «С приветом, Дон Кихот» – Дон Кихот, и даже в детском музыкальном спектакле «Часовщик» Филозов был, конечно, Часовщиком – добрым, поющим и танцующим. Он все делал всерьез. Когда выпускал «А чой-то ты во фраке?» пел, как оперный певец, и танцевал, как балетный премьер. Когда ставили спектакль «Кремль, иди ко мне», все лето учился играть на трубе. Достал всех соседей, но научился – играл сам. А для акунинской «Чайки» освоил флейту.

Альберт Леонидович выдающийся педагог. Он преподавал актерское мастерство в моей мастерской в ГИТИСе. Главное его достоинство – никогда не поучал студентов. Он воспринимал их как коллег и деликатно комментировал работы. Студенты учились у Филозова.

Мы объездили с театром огромное количество стран. Когда просыпались утром в Тель-Авиве на берегу Средиземного моря или во Владивостоке на берегу Тихого океана, не говоря уже о Вене, Париже, Берлине и многих других городах мира, наши коллеги обсуждали, где ближайший пляж, рынок, торговый центр и работает ли в отеле бассейн. Филозов в этом обмене информацией не участвовал. В свободное время он всегда был в храме или музее. Еще в самолете рассказывал, какая выставка планируется и какой органный концерт состоится в местном соборе.

Мы много лет соседи, рядом загородные дома. Филозов бывал там нечасто, но когда приезжал, то больше всего реагировал на природу: к воде, собаке, деревьям относился как к чему-то высокохудожественному. Ходил с наушниками, как тинейджер. Только музыку слушал исключительно классическую. Очень Брукнера любил. И читал тоже очень много – классику, современную литературу.

В последние дни отчетливо понимал, что происходит. Буквально неделю назад еще убеждал не отменять спектакли – собирался играть «Русское варенье». Потом состояние резко ухудшилось. То, как он себя при этом вел, взывает не просто уважение. Хотелось бы мне так себя вести: достойно, красиво, художественно. За день до смерти показал мне молитвенник со словами: не могу читать, устал. Я стал ему что-то оптимистично рассказывать, уговаривал поесть. Он посмотрел на меня как на глупца.