Игра ненависти и лжи

– Разве ты не чувствуешь костями, что именно это и искала Дагни? Шанса исцелиться от своей боли. Не только ради нее самой, но и ради Луки тоже.

– Каждое разбитое сердце нам тоже не залечить.

Малин поджала губы.

– Скажи мне правду, Кейз Эрикссон. Что заставляет тебя медлить? Потому что тот мужчина, которого знаю я, в преисподнюю бы спустился ради своих людей. Я думала, это подразумевают и Даг с Лукой.

Я шумно выдохнул, почти зарычал:

– Так и есть.

– Я понимаю: то, что сказал Фиске, настораживает, но ты никогда не позволял какой-то там тревоге помешать тебе действовать. Пекло, Кейз, да ты в чертовой войне на Севере бился.

– Это ты, – мягко сказал я. – Ты – причина моих колебаний.

Лицо Малин смягчилось. Она ничего не сказала, лишь подошла ближе и прижала теплую ладонь к моей щеке.

Я подался этому прикосновению навстречу. Со мной всегда будет память о том, когда ее рядом не было. Словно выжженная у меня на сердце, боль от разлуки с ней никогда меня не покинет.

– Прошлый раз, когда Фиске посетило столь мощное предчувствие, был канун маскарада. Я не могу… что, если на сей раз это тебя захватят, или поранят, или убьют? Даже мысль об этом наполняет меня таким страхом, что я, кажется, мог бы расколоть землю надвое.

Малин скользнула пальцами мне за шею. Она не стала отрицать мои страхи, говоря, что этого не случится; она не стала давать мне ложных заверений.

– Такова цена любви к кому-то. Однажды ты можешь их потерять, – она прижалась к моим губам нежным поцелуем. – Я не обещаю, что больше никогда не случится что-то плохое, но я могу пообещать: что бы ни случилось, я всегда буду бороться и когтями пробивать дорогу обратно к тебе. Даже в Ином мире. Такой вот обет тебе приношу.

Мой пульс участился. Идея укоренилась так быстро, словно всегда там была. Я обхватил ее лицо руками.

– Сделай больше. Обменяйся со мной истинными обетами. Сегодня же.

Малин тихо ахнула.

– Кейз.

– Я серьезно. Мое сердце – твое; так всегда было. С самых ранних моих воспоминаний ты всегда была там. Но обеты альверов даруют связь, такую сильную, что даже форвиррингу ее не разорвать.

– Но ведь столько времени нужно, чтобы спланировать…

– Ничего не нужно: лишь ты и я. Ни свидетелей, ни пиршества, лишь чистые, честные обеты.

Глаза Малин наполнились блестящими слезами, но она улыбнулась.

– Това убьет тебя, если ей не скажешь.

– Твои братья тоже. Я куплю Тове дюжину слив и буду денек прятаться от Барда и Хагена, – я заключил ее в объятия, притягивая к себе. Мои губы коснулись ее, когда я прошептал:

– Обменяйся со мной обетами.

Ее глаза метались между моих, губы раскрылись. Пару вздохов спустя она кивнула и вцепилась в мое тело, словно оно не давало ей упасть.

– Да, – Малин уперлась своим лбом в мой. – Боги, да.

Я поцеловал ее крепко, жадно, с такой страстью, что было почти больно. Когда я отстранился, ее слезы поблескивали на моих щеках, но она смеялась. Я целовал ее снова и снова, пока не был вынужден вернуться к Кривам, чтобы закончить наш план.

– Мы едем в Хемлиг, – сказал я, мое сердце бешено стучало. – Но сперва у нас еще одна встреча с начальником скидгардов.

Лицо Никласа исказила жестокая ухмылка.

– Сейчас же начну собирать вещи.

– Отдыхайте, – сказал я Кривам. – Выступаем на заре.

* * *

Обратно в Фельстад мы не пошли. Вместо этого Раум разыскал укромное местечко возле скалистых холмов, усыпанных пещерами, где мы смогли разбить лагерь.

Меня трясло от предвкушения. Чтобы чем-то себя занять, я помог обустроить место для сна Ханны и Эша, проверил, что ночной дозор знает свои смены, а затем отправил Гуннара и Тову проследить за Нидхугом и убедить его покинуть Клокглас, прежде чем он решит, что можно трепать языком о воровке памяти.

Если он откажется, они знают, что делать.

После всего этого мое тело так и не успокоилось. В любую секунду сердце собиралось пробиться сквозь ребра. Я заметил Малин, стоящую на краю лагеря; она подергивала кончики своих волос, покусывая нижнюю губу.

Пекло, эта женщина сейчас ее откусит.

Я улыбнулся и поспешил через лагерь. Ее глаза широко распахнулись при виде меня; лицо залил румянец.

Я огладил большим пальцем ее щеку.

– Малин Штром, я что… волную тебя?

– Во всех смыслах.

– Ты готова?

Она стрельнула глазами к лагерю, где Кривы и Фалькины плюхались на меха или свои плащи, собираясь спать.

– Они расстроятся, что их не позвали.

Моя улыбка увяла.

– Мы не обязаны делать это, если ты хочешь подождать. Если хотела чего-то большего.

– Нет, – она уцепилась пальцами за мою тунику, всем телом прижавшись ко мне. – Нет. Я ни о чем другом и думать не могу с тех пор, как ты это предложил, я просто предупреждаю: опасайся за свою жизнь, когда все вскроется.

Я рассмеялся и подобрал один из фонарей, с которыми мы путешествовали.

– Это будет того стоить.

Малин держалась за мою руку, пока я вел ее к пещере, которую выбрал в тот же миг, как мы сюда прибыли. Вход был узким, но открывался в большую пещеру с гладким каменным полом. Я положил у входа скатку мехов и теперь подобрал их, когда мы вошли.