Игра слов. Практика и идеология художественного перевода

Чем отличается наша устная речь от “книжной”? Во-первых, тем, что мы не продумываем каждую фразу до конца прежде, чем произнести ее; как говорил поэт-дадаист Тристан Тцара, “мысль рождается во рту”. А слово, как известно, не воробей: вылетит – не отредактируешь. Из-за этого синтаксис во фразах, особенно не самых коротких, становится сбивчивым, неловким, часто не совсем правильным, тем более если учесть, что мы торопимся сразу сказать самое главное, а детали оставляем на потом. Так возникают, например, сказовые инверсии, когда глагол опережает существительное: “Пошел Ваня в лес…”, или существительное вылезает вперед эпитета: “Люди добрые, что ж это деется!” Даже используя сослагательное наклонение, мы часто сообщаем об этом поскорее, произнося частицу бы перед глаголом-хозяином, а не после, что более характерно для уравновешенной письменной речи. На английском ломать порядок слов в предложении труднее – например, та же инверсия представляет собой гораздо более сильный прием, – так что оригинал не подсказывает переводчику напрямую, как часто и где именно нужно прибегать к этому средству, и он должен полагаться здесь на свой слух и чутье.

Во-вторых, сами фразы редко бывают длинными и не отличаются сложной структурой. Тут корреляция с английским выше, чем в отношении порядка слов. Мы почти никогда не пользуемся в устной речи ни причастиями, ни деепричастиями. Что касается деления текста на фразы, то оно переносится в перевод легко, а вот за причастиями и деепричастиями нам надо следить самим: английский рассказчик скорее упростит фразу за счет экономии на аналитических формах глагола, чем пожертвует герундиями.

В-третьих, маркерами устной речи служат, с одной стороны, слова-паразиты (их мы можем увидеть и в английском тексте), мелкие и не слишком нужные словечки вроде частиц (у нас их больше) и разговорные плеоназмы (как будто бы, очень сильно), а с другой – разговорные усечения некоторых словосочетаний (как-то вместо как-то раз)

и выпадения гласных, особенно в конце слов (окончания -нье вместо -ние, наверно вместо наверное, б вместо бы, ж вместо же, ль

вместо ли)[26]. Здесь оригинал помогает только отчасти.

В-четвертых, у многих слов, часто звучащих в устной речи, есть более “книжные” аналоги, менее в ней уместные. Назову несколько таких пар: потом и затем, про и о, надо

и нужно, тоже и также. Это надо – а также нужно – учитывать.

Наконец, в-пятых, имитируя устную речь, англоязычные писатели часто не стесняются идти на откровенную порчу грамматики и орфографии. К сожалению, этот прием, так же как и особенности произношения и диалекта говорящего, воспроизвести в переводе почти невозможно. И дело тут не только в том, что английское правописание сложнее русского, а еще и в том, что герои-иностранцы, коверкающие русские слова, волей-неволей вызывают у читателя недоумение и могут разрушить ту самую иллюзию правдоподобия, которую переводчик должен всеми силами стараться у него сохранить. Чтобы скомпенсировать эти неизбежные потери, приходится искать другие способы – например, добавлять в лексикон рассказчика или персонажа побольше условных просторечий и еще заметнее калечить синтаксис. Вот как Бернард Шоу изображает речь героини пьесы “Пигмалион” Элизы Дулитл при ее первом появлении:

Nah then, Freddy: look wh’ y’ gowin, deah.

Обращаясь к матери толкнувшего ее Фредди, она продолжает:

Ow, eez ye-ooa san, is e? Wal, fewd dan y’ de-ooty bawmz a mather should, eed now bettern to spawl a pore gel’s flahrzn than ran awy athaht pyin. Will ye-oo py me f’them?

Конечно, ни в одном русском переводе вы не найдете такого измывательства над правописанием. У Евгении Калашниковой, к примеру, цветочница говорит грамматически правильно, однако поначалу гораздо грубее:

Куда прешь, Фредди! Возьми глаза в руки!

‹…›

А, так это ваш сын? Нечего сказать, хорошо вы его воспитали… Разве это дело? Раскидал у бедной девушки все цветы и смылся, как миленький! Теперь вот платите, мамаша!

Довольно скоро Шоу перестает коверкать орфографию в репликах Элизы, иначе расшифровывать их было бы утомительно даже читателю-англичанину. Вы можете подумать, что драматург воспользовался этим приемом просто ради подсказки актрисе – мы же имеем дело с пьесой. Но и в художественной прозе к нему прибегают нередко. Встретив на острове Гека Финна, которого считал утонувшим, негр Джим говорит: