Игра слов. Практика и идеология художественного перевода

Doan’ hurt me – don’t! I hain’t ever done no harm to a ghos’. I alwuz liked dead people, en done all I could for ‘em. You go en git in de river agin, whah you b’longs, en doan’ do nuffn to Ole Jim, ‘at ‘uz awluz yo’ fren’.

В переводе Нины Дарузес от этой красочности не осталось и следа:

– Не тронь меня, не тронь! Я мертвецов никогда не обижал. Я их всегда любил, все, что мог, для них делал. Ступай обратно в реку, откуда пришел, оставь в покое старика Джима, он с тобой всегда дружил.

Определив для себя индекс разговорности оригинала и понимая, какими средствами можно воспроизвести его по-русски, переводчик комбинирует эти средства и находит баланс между ними уже не рассудочным путем, а интуитивно, ориентируясь на свои ощущения. Разумеется, все сказанное применимо не только к речи автора, будь он в маске или без, но и к прямой речи любого из персонажей.

Чтобы показать, что высокий индекс разговорности бывает свойствен не только речи “простых людей”, будь то сам рассказчик или другие герои, приведу пример из А-книги – повести Трумэна Капоте “Луговая арфа” (Truman Capote, The Grass Harp). Вот ее начало:

When was it that first I heard of the grass harp? Long before the autumn we lived in the China tree; an earlier autumn then; and of course it was Dolly who told me, no one else would have known to call it that, a grass harp.

Имитация живого голоса здесь очевидна. Рассказчик спрашивает сам себя, когда произошла история, которую он собирается нам поведать, – но что мешало писателю сначала все вспомнить, а уж потом браться за перо? И следующая фраза тоже выглядит так, будто Капоте (или его альтер эго) произносит ее, сидя вместе с нами у камелька: он отвечает себе не сразу, добавляет вдогонку пропущенное then, подкрепляет свое воспоминание дополнительным аргументом, вставляет необязательное that. Переводчица Суламифь Митина тут же настроилась на нужный лад:

Когда ж я впервые услышал о луговой арфе? Задолго до памятной осени, когда мы ушли жить на платан; значит, какой-то другой осенью, раньше; и уж само собой – это Долли мне про нее рассказала, кто еще нашел бы такие слова: луговая арфа…

Те приемы, которые можно повторить за автором, она повторяет; английские инверсии выразительнее русских, зато в переводе появляются монобуквенная частица, разговорное уж само собой и задумчивое многоточие в конце абзаца…

Культурный уровень рассказчика

Вспомним наше деление прозы на две категории. Как я уже не раз говорил, перевод – это в большой степени актерская игра, и если переводчик имеет дело с А-книгой, перевоплотиться в рассказчика ему обычно бывает легче. Писатели – люди в основном культурные и образованные, поскольку умеют писать так, что их книги издаются и продаются. Таковы же и переводчики (конечно, попадаются среди них и не слишком культурные, а также не очень образованные, но не будем о грустном). Вдобавок и книги для перевода выбираются по интересам, а воспроизвести манеру человека, близкого вам по развитию и сфере интересов, проще, чем того, чьи взгляды на жизнь далеки от ваших. Но и здесь возможны сбои. Процитирую еще раз фразу из рассказа Джулиана Барнса “Соучастие”, начало которого пригодилось нам в разделе о работе с текстом:

Later, wondering if I had been duped into cutting down, I asked him if he had been joking, or guessing.

Перевод Елены Петровой звучит так:

Через какое-то время, сбавив обороты, я заподозрил обман и спросил, не припугнул ли он меня для прикола или просто от балды.