Игрок

— Опять истерика, — пробормотал Том, глядя на страницу. — Неужели у меня такой же бабский характер?

"Успокойся, — написал он ниже. — Тебе нужно взять себя в руки, мы потом все спокойно обсудим".

"Что обсудим?! — словно взорвался дневник. — Способ есть, и он тебе известен! Кто-то должен по доброй воле позвать меня обратно. И все! Это же так просто!"

"Да, с маленькими поправками...".

Том отвечал так быстро, что предыдущие строчки едва успевали исчезнуть.

"Есть вероятность, что позвавший заплатит за это жизнью. Ничто не берется из ничего — или ты из-за своей истерики так поглупел, что даже этого не помнишь? Тебе не жаль других людей? Ты готов пожертвовать ими, чтобы обрести плоть? Но заметь, у тебя есть хоть какое-то бытие — а у них не будет никакого".

"Как трогательно, что ты стал заботиться о других… Не замечал раньше за собой такого альтруизма. Или расщепление личности пошло тебе на пользу? Напиши об этом Дамблдору — вот он порадуется...

Конечно, я не жду, что ты пожертвуешь своей драгоценной жизнью — даже ради самого себя. Все-таки не первый год вместе, уж прости за неуклюжую шутку. Но, поверь, не все рассуждают так, как ты. Я знаю как минимум одного человека, а то и двоих, которые могли бы мне помочь, даже сознавая, какой это риск. Хочешь проверить?

Я понимаю, что тебе смешно, — ты ведь никогда ни к кому не был по-настоящему привязан. Ты не представляешь, каково это, — ценить чужую жизнь больше, чем свою. Ты умеешь вызывать любовь к себе, как фокусник вытаскивает кролика из шляпы, но при этом сам не способен полюбить. Ты вор, потому что берешь и не возвращаешь. Ты мошенник, потому что все твои улыбки, взгляды и слова рассчитаны до мелочей — люди отдают тебе самих себя, а ты расплачиваешься с ними фальшивкой..."

"Какой ты знаток любви, оказывается!..".

Том-здешний так спешил, что пропускал буквы в словах.

"Так подтверди свои слова делом. Полюби. Слабо? Рассуждаешь о высоких материях, а сам готов, как утопающий, схватиться за кого угодно, лишь бы выкарабкаться на сушу, — и плевать, что твой спаситель пойдет на дно...".

Я отвернулся и отошел к окну. Мне было мерзко, тоскливо, противно. Я чувствовал себя разменной фигурой, которую мимоходом, случайно подставили под удар, а теперь откровенно и цинично обсуждают, не подставить ли еще разок.

— Рэй…

Я обернулся.

— Ты что, принял это всерьез? — Том упорно пытался поймать мой взгляд. — Нашел, кого слушать! Он сейчас и не такого наговорит. Ему нужна любая зацепка, чтобы выбраться. Ты принимаешь это за чистую монету?

— Что он такое? Или...

Я не знал, как подобрать слова.

— Кто он?

— Как бы тебе объяснить… Мое второе «я». Понимаешь, при определенных условиях можно отделить часть своей личности и перенести ее в некий предмет. В этом был смысл опыта.

— Замечательный опыт… Поздравляю с успешным завершением.

Я бросил взгляд на серенький зимний день за окном. Вспомнил, как стоял ночью в коридоре, судорожно пытаясь сделать хотя бы глоток воздуха; как останавливал кровотечение из вскрытых вен; как накладывал империо на маму...

Я не мог больше тут оставаться и пошел к двери. Том окликнул меня. Я обернулся, уже стоя на пороге. Он пытался что-то сказать, но я остановил его жестом.

— Послушай… Я не знаю, какая часть твоей личности отделилась, а какая осталась. Не знаю, в чем была суть эксперимента и что из себя представляет твой дневник. Не знаю, кто из вас настоящий, а кто нет… Но одно могу сказать точно — я вас обоих видеть не хочу.

© Vija

В рисунке использованы стихи Александра Попрухина.

  Глава 45

Следующие двое суток тянулись нестерпимо медленно. Погода была серая, мерзкая: то туман, то мелкий колючий снег, — и в мыслях у меня, ей подстать, держалось что-то похожее на вязкую овсяную кашу.

Ни один нормальный человек не остался бы в доме, где ему высказали то, что я наговорил Тому. При всей своей бесцеремонности Том прекрасно это понимал и, наверное, не замедлил бы уехать, но вот загвоздка — он не мог пройти и десяти шагов, чтобы не хлопнуться в обморок. Так что нам поневоле пришлось терпеть общество друг друга.

Не то чтобы мы особенно много разговаривали, конечно. Я бы с радостью вовсе не встречался с бывшим другом, но не просить же маму довести его до туалета...

Мама и без того проводила с Томом много времени — слишком много, на мой взгляд. К сожалению, запретить ей было невозможно, а еще раз прибегать к империо я не хотел.