Игрок

Опять явился Расти со своей палкой. Со злости я швырнул ее, не глядя, и деревяшка упала в реку. Расти обиженно посмотрел на меня, кинулся было в воду, но тут же выскочил и растерянно заметался по берегу, глядя, как уплывает его игрушка.

— Ничего я не жду, — сказал Том. — Ладно, прощай. Все и вправду уже сказано. Я пойду.

И ушел.

***

Я уставился на истоптанный снег под ногами.

Наверное, я был и прав, и неправ одновременно. Том — эгоистичная скотина, тут нет никаких сомнений. Все его извинения и сожаления — не более чем притворство и балаган…

Но ведь он всегда мне помогал. Он не бросил меня, когда мне было плохо, как никогда в жизни. Он помог мне выплатить долг. Когда по моей вине погибла Миртл, Том мне ни слова не сказал — хотя имел полное право.

Я бросил недокуренную сигарету в снег и пошел за ним, ступая след в след, чтоб не проваливаться в сугробы.

— Постой! Да подожди же ты!

Том обернулся. Я протянул ему руку.

— Ладно, что случилось, то случилось... Мир?

— Мир, — он слегка сжал мою ладонь. — Но ты мне еще кое-что должен.

— Что?

— Оплеуху. Или удар кулаком в зубы, или что угодно, на твое усмотрение. Я заслужил наказание.

— Перестань.

— Нет. Тебе нужно сбросить злость. Я не хочу, чтобы между нами оставались долги.

— Да что за...

Я остановился.

— Что угодно, говоришь?

— Да.

— Хорошо. Пошли.

Я двинулся к рощице выше по склону, не разбирая дороги. Все равно в ботинки уже набился снег. Расти жалобно заскулил — он все еще надеялся вернуть свою палку. Нерешительно покрутился на берегу, потом побежал за нами, по брюхо проваливаясь в снег.

Я уже продирался сквозь кусты. Отводя в сторону ветки и отфыркиваясь, Том спросил:

— Зачем мы сюда идем?

Я замедлил шаг. В горле было так сухо, что слова давались с трудом.

— А ты разве не слышишь моих мыслей?

— Я стараюсь этого не делать. Учитывая обстоятельства, это было бы некрасиво с моей стороны.

— Скажи лучше, что не хочешь узнать много нелестного о себе...

Я остановился посреди полянки, стряхивая с мантии комья снега. Том, вынырнув из-под ветвей за мной следом, огляделся, вынул из рукава палочку и аккуратно пристроил ее в щель в стволе дерева. Потом подошел и остановился передо мной, сцепив за спиной руки, чтобы инстинктивно не ответить ударом на удар.

— Ну, давай. Я готов.

— Что угодно, значит? — на всякий случай переспросил я.

От волнения голос звучал пискляво.

Том кивнул. По красным пятнам, выступившим на щеках, было видно, что он нервничает. Должно быть, ему было не так страшно, как унизительно отдавать себя во власть чужой воли, да еще без сопротивления. Но он хотел помириться, так что приходилось терпеть.

А мне зато было страшно, да еще как. Даже руки дрожали. Рассудок из последних сил пытался остановить меня, но внутренний демон заглушал его голос, шепча на ухо: "Давай же, сделай это... Он ведь сам тебе позволил, сам согласился... У тебя есть полное право, он это заслужил. А ты ведь так давно хотел попробовать — сейчас самое время. И в любом случае у тебя, скорее всего, ничего не получится, так что все можно будет обратить в шутку. Ну, давай же, ведь ты этого хочешь...".

Непослушными пальцами я поднял палочку и прошептал:

— Crucio.

Гул подлетавшего к реке бомбардировщика становился все ближе и громче, но кровь так стучала у меня в ушах, что я все равно не услышал бы собственного голоса. Едва заклятие сорвалось с губ, вдоль руки с палочкой рванулась густая жаркая волна, мгновенно затопившая все тело и судорогой скрутившая внутренности. Голова сразу закружилась, будто я хватил стакан огневиски.

Выражение "вкус запретного плода", если бы я был в состоянии его вспомнить, показалось бы мне тогда глупым и пресным. Я не откусывал от этого плода, а сам был им. Я был косточкой внутри яблока, а яблоко — в пироге, а пирог — в форме, а форма — в духовке, и жар этой духовки охватывал меня изнутри и снаружи и я хотел только одного — гореть в этом огне бесконечно...

В полном ошеломлении я смотрел, как багровый луч, вырвавшийся из палочки, медленно, словно во сне, преодолел пять футов, отделявшие меня от Тома, и ударил его в живот. И в то же мгновение Том закричал. Я никогда еще не слышал такого страшного, звериного крика. Том упал на снег, пытаясь отползти в сторону, вырваться из-под луча. Я слышал его голос даже через рев самолета.

Расти отскочил от нас в сторону и зарычал. А я так оторопел, что как будто окаменел, и лишь секунды через две сообразил отвести руку в сторону. Луч ударил в сугроб, плавя снег. Я отшвырнул палочку — только тогда действие заклятия прекратилось.

Меня колотило, как в лихорадке. От возбуждения не осталось и следа. У меня упало все, что могло упасть; даже сердце словно оборвалось и билось где-то в животе. Я бросился к Тому — он лежал на снегу, прерывисто дыша, и не открывал глаз. Я стал трясти его за плечи. От ужаса хотелось разрыдаться. Что я натворил? А если я убил его? Но даже если нет — я все равно перешел все мыслимые пределы, я страшно обидел его, он мне теперь никогда не простит!

Внезапно Том открыл глаза — и рассмеялся.