ИКРА (СИ)

— Ты просто старый шовинист и сплетник, — рассмеялся я. Получилось как-то зло и саркастично. — Всякий раз, заметь, когда мы встречаемся, мы только и делаем, что пьём, жрём и обсуждаем мою личную жизнь. Вернее… ты этим занимаешься, заставляя меня слушать твои нескончаемые потуги в области психоанализа, господин Зигмунд Фрейд.

— А я бы не отказался от скромной платы, — расхохотался он, показав всей забегаловке свои педантично отбеленные алебастровые зубы. — Признайся. Ты сидишь здесь и строишь вид, что ничего не случилось, усмехаешься кривой ухмылкой только потому, что вы с ней поругались. В очередной раз, — Анубис добавил своему взгляду пронзительности, сделав сосредоточенный серьёзный вид, положил руки на стол, демонстрируя тем самым, что готов выслушать, готов слушать меня долго и внимательно, как настоящий друг.

Я перевёл взгляд с его рук на стакан, в котором на дне плавали разваренные сухофрукты, со стакана — на витрины, за которыми копошились официантки в белоснежных передниках, и, наконец, уставился в окно. Летний вечер за стеклом превращался в ночь. Было ещё светло. Подвыпившие бабёнки навеселе неспешной, шаткой походкой направлялись через пустынный перекрёсток к бару «Старая лошадь». Одна оступилась, смеясь. Потом они начали фотографироваться, нарушая смехом постзакатную тишину.

— Сегодня было как-то слишком, — сказал я, будто бы самому себе, — я сорвался, я уже готов был врезать ей. Серьёзно, — после паузы добавил я. — Поэтому свалил. Просто ушёл, куда подальше. Я уже не могу сдержать ярость, она накатывает на меня, как цунами. Я… кажется, с трудом себя контролирую, — выпалил я.

— Я бы сказал, что это патология, если бы не знал тебя и всей предыстории. И чего же конкретно она хочет от тебя? Как все бабы? Действий? — нахмурился Анубис. — Они же обычно чего-то хотят… кардинально диаметрального.

— Говорит, мы слишком разные, — улыбнулся я краем рта, — знакомая песня, правда? Мы вдруг стали слишком неподходящими друг другу. Плюс… Я ни к чему не стремлюсь, никуда не двигаюсь, я — диванный воин, живущий в ирреальности, и не могу предложить ей ничего, кроме «прожжённой души, опьянённого мозга и неумелой куртуазности». — Я забарабанил пальцами по столу, улыбаясь разбухшим сухофруктам в стакане. — Самое смешное, полагаю, это то, что она права.

— Неумелая куртуазность — это уже слишком, это всё равно, что обвинить парня в длине члена, — нахмурился Анубис и резко поднялся.

Бросил на стол несколько купюр и мелочь. Повёл крепкой рукой по моему костистому плечу, предлагая выйти на воздух. Я отодвинул стул, надев чёрный капюшон и запахнув полы куртки-мантии, нечаянно задел стол, на котором звякнули стаканы с чайными ложками, и прошёл следом за Анубисом в стеклянные двери и дальше… по пустынной улице. Он махнул рукой, как заговорщик, требуя следовать за ним в подворотню. Анубис огляделся в поисках видеокамер. Это сейчас редкость для центра Москвы, но нигде возле этих обшарпанных стен камер не наблюдалось. Он присел на раздолбанный каменный парапет, выудил из потайного кармана высоких ботинок самокрутку. Он раскурил её, наполняя гнилой закоулок запахом нижнего белья Марии Ивановны, и протянул мне для затяжки.

— Наркотики предлагаешь? — съязвил я, ухмыльнувшись, и протянул руку навстречу приветливо теплящемуся косяку.

— Конопля — это не наркотик, это… природный антибиотик, — на полном серьёзе ответил он, — но в твоём случае — успокоительное. Как твой лечащий психотерапевт настоятельно рекомендую.

Мы выкурили самокрутку на двоих и прошли двором в старый переулок в историческом центре. Я не развеселился, а наоборот почувствовал, что нечто накрывает меня плотным тяжёлым одеялом, растворяя мои проблемы, как, казалось, растворялись мои зубы во рту, становясь мягкими, как мармелад. Я сам превращался в мармеладного медведя, который приклеивался ступнями к мостовой, которого нещадно клонило из стороны в сторону. Как же она была права! Я беспомощен. Я, чёрт возьми, совершенно беспомощен! Бесы снова захихикали и запрыгали, как котята в темноте, топорща длинные хвосты.

— Она уехала в Питер, — промямлил я, боясь, что зубы вывалятся изо рта, рассыпятся по мостовой, а черти подхватят их и растащат, а кому я нужен без зубов? — Она сейчас туда уезжает, — печально улыбнулся я, а я… блядь… мы… знаешь кто? — осоловело выпучив глаза из-под тёмной чёлки, спросил я безукоризненно адекватного Анубиса.

— Кто? — вежливо поинтересовался он, слегка согнувшись, чтобы сократить расстояние между нами.

— Домосеки и гомоседы, — ответил я, почувствовал, что что-то напутал, и рассмеялся.

— Поверить не могу, что тебя так зажевало после компота и пары затяжек, — покачал головой Анубис. — Думаю, тебе надо проспаться, — он приобнял меня за плечо, вселяя в меня свой оптимизм и уверенность, что я всё делаю правильно.