ИКРА (СИ)

— Иди к чёрту со своими опытами надо мной! Я — не долбанная морская крыса, вон, бери этого, — я указал на Биню, копошащегося в коробке, — и экспериментируй!

— Ну, каков мудак! — возмутился Биня Свининов, высовываясь из прорезанного окошка.

— Ненавижу тебя за это, мелкий засранец! — пролаял я Профиту и, стремительно схватив вещи с табуретки, пулей вылетел из кухни, а затем и из квартиры, на ходу всовывая босые пятки в кеды.

Прыгающим по ступенькам теннисным мячом я выкатился на улицу. Гнев во мне растопил оставшиеся льдинки самообладания и спокойствия, а палящее солнце опалило кожу. Я, как заведённая игрушка, ринулся вперёд, спотыкаясь о прохожих, налетая на столбы, пересекая перекрёстки на неположенный пешеходам свет. Красный свет вёл меня куда-то. Им налились белки моих глаз. Им окрасились мелкие сосуды на внутренней стороне ладоней. Я, как ледокол, упрямо пёр сквозь каменные льдины города. Но, как и у любой механической игрушки кончается завод, так произошло и в моём случае. Несмотря на отсутствие привкуса икры во рту, я сумел приглушить свой нарастающий всеобъемлющий гнев, переключиться на то, что творится за пределами моего организма. Солнце поджаривало меня, как цыплёнка табака. Голову пекло! И если учесть, что изнутри меня работала своя высокоэнергоёмкая печь, разгоралось внутреннее солнце, я осознал, что всесторонний пожар спалит меня до того, как я успею что-либо сделать, превратит в уголёк, а черти, смеясь, раздавят меня и растащат по всему городу на своих копытах и пальцах. В целях самосохранения я нашёл спасительную тень на противоположной стороне тротуара и следовал ею. Только сейчас я заметил, что не так с этим городом. Здесь не росли деревья. Они не занимали квадрат земли, вытесанный в мантии асфальта, они не склонялись, укрывая людей от солнца, не ласкали дома зелёной листвой, не прижимались к ним любовно, не прятались в узких колодцах дворов, шелестя перед окнами. Улицы были лишены их. Я представил себе изгнанные деревья, печально покидающими город. Под ветрами и дождями, а теперь под палящим солнцем дома одиноко тёрлись боками, громоздились друг на друга, увлекали узкими проулками и подворотнями, соблазняли прохладными парадными, вели по брусчатке и плитке линейных улиц, предлагая заглянуть в лавочки, магазинчики, кафе, книжные, рестораны и летние веранды. Первые этажи пестрели вывесками, оконные стёкла хвастались приятным внутренним убранством и атмосферой. Я ощутил во всём теле сильнейшее нежелание двигаться по жаре, решив переждать её, а заодно и подкрепиться, пошарил в карманах. Мятые купюры, пропитанные потом и от того влажные, хранились в заднем кармане джинсов. Я извлёк их и мельком подсчитал сумму. Хватило бы на сытный обед даже в приличном московском ресторане. Питер же давал мне гигантский выбор и настоятельно не рекомендовал ограничиваться сетевыми забегаловками. Уверенной поступью я направился во двор дома композиторов, куда меня завлекла вывеска, обещавшая всякому входящему уют, комфорт и тепло, а в подарок, возможно, и «тёплые обнимушки».

— Уж тепла мне более чем не хватает, — цинично заметил я, но прошёл под арочные своды и попал в ухоженный двор, навевающий нереальные воспоминания из жизни академических художников, проводивших свои юные годы под испанским или итальянским солнцем, где они писали заросшие виноградниками стены, бурное цветение и лазурные берега. Здесь их картины оживали.

Не хватало лишь морских берегов и заката, но я знал, что они есть… Они где-то там… за длинными заборами на Приморской, а для заката ещё рановато. Здесь под тенистыми навесами, утопая в зелени и цветах, стояли круглые стеклянные столики и стулья с мозаикой на спинках. Усевшись в тени и, заказав у самой приветливой в моей жизни девушки бизнес-ланч, я расслабился, смутно припоминая, какого рода «бизнес» привёл меня в северную столицу. То, что она северная, сейчас совершенно не чувствовалось, а нетерпящее отлагательств дело висело надо мной «невыстрелившим ружьём» или «домокловым мечом». Одно должно было выстрелить, второе обрубить кажущееся благополучие. Всё в моей бушующей жизни казалось призрачным, как в той песне, предостерегающей держаться мига… между прошлым и будущим. Я так и делал. Не ворошил прошлое, живя настоящим. Но я ничего не мог поделать, когда в мой миг врывалась конопатая гарпия. Я делал вывод, что чем дольше я буду прохлаждаться, тем быстрее ружьё выстрелит, а меч сорвётся и отсечёт один из органов, отвечающих за чувственное восприятие. Превращаться в расцвете лет в чувственного и эмоционального импотента не хотелось. Я ведь ещё не настрадался до катарсистического оргазма.