ИКРА (СИ)

Уснул я с трудом ранним утром, когда в высоких окнах забрезжил рассвет. Проспал часа четыре и пробудился от звонкого голоса. Я приподнял чугунную голову и сглотнул, ощущая сильную сухость во рту. На краю кровати спал Профит. Его худая тонкая фигура чудом не сваливалась на пол. Он был в одежде, впрочем, как и я. Мне стало неловко за дискомфорт, который я ему причиняю. Сквозь стены вновь просочился звонкий голос хозяйки квартиры. Я тихо вышел, прикрыв за собой лазурную дверь. В комнате напротив, на балконе, стояла Ля в окружении горшёчных растений, она подставляла лицо утреннему солнцу и распевалась.

— Дай «ля»! — громко потребовал её старший брат.

Он сидел в плетёном кресле и сжимал в крепких загорелых руках двенадцатиструнную гитару.

— Ляяяяяя… — пропела хозяйка.

— Опять сфальшивила, — отозвался брат и протянул ей сырое яйцо из картонного подъяичника, поделками из которого была увешана соседняя комната, — давай ещё раз, — предложил он.

Ля разбила яйцо и вылила его содержимое в рот. Облизнув губы, она глубоко вдохнула и вновь пропела:

— Ляяя… ляяя… Как сейчас? Нормально? — осведомилась она, потирая шею.

— Возьми ещё одно, — и он протянул ей второе яйцо из коробки.

Наконец, Ля заметила моё присутствие и промурлыкала:

— С добрым утром, Лука. Возьми там… на тумбе полотенце, — прожестикулировала она, — я приготовила его для тебя.

Я кивнул, поблагодарил и забрал мягкое махровое полотенце, сочтя, что она угадала моё утреннее самое заветное желание. В кухне — никого, я воспользовался моментом, слыша, как распевается Ля, и, не боясь быть застигнутым врасплох, разделся, бросив одежду на табуретку, и забрался в душевую кабину. Сильный поток воды приятно массировал спину и покалывал кожу. Я замедитировал под мощными струями душа и, вылезая и оборачивая нагой торс махровым полотенцем, сначала даже не заметил Профита. Он сидел на месте вчерашнего тапёра-пианиста и будто бы смотрел на всё ещё мокрого меня. Я застыл, ощущая, как капли стекают по шее на грудь и ползут ниже, сбегая с нижнего ребра на живот, скользят дальше, застревая в ткани и пропитывая влагой полотенце. Профит поднял длинную чёлку вверх, оголив пологую безглазую поверхность, лишённую всяческих выемок под глазницы.

— Я бы всё отдал за это… — печально процедил он. Голос его дрогнул, — чтобы быть, как все. Быть человеком.

— Не ври, — бросил я, — ты итак меня прекрасно видишь. Прекрати смущать меня и пялиться.

— Нет, — упрямо бросил он, — буду! И… если бы у меня имелись глаза, я бы смотрел на тебя столько, сколько мог.

Он ошеломил меня своим признанием, этой напористостью, граничащей с наглостью.

— Да что с тобой! Что с вами со всеми за хреновина творится? — возмутился я, вспоминая его обычную покладистую рассудительность и бессловесную поддержку, кои он демонстрировал в сложных ситуациях.

— Ради того, чтобы просто смотреть на тебя, я бы отдал всего себя. Всю свою суть! — он эмоционально подался сутулыми плечами вперёд.

Мне окончательно стало неловко и от его слов, и от всколыхнувшегося странного и абсолютно незнакомого мне чувства внутри. Он задел какой-то взрывоопасный проводок, обрезал его острым ножом. Искра прошла и по чистой случайности погасла под неуловимым дуновением лёгкого ветра из открытого окна. Эта секунда на тонком молекулярном уровне изменила во мне установленный порядок, пошатнув моральные устои, задев сбалансированный гормональный уровень. Я быстро зашёл за душевую кабину и натянул джинсы на голое тело, втиснув полувлажные ноги в узкие штанины, взлохматил волосы полотенцем, повесил его на верёвку над головой и зацепил красной прищепкой. Профит сидел, не шелохнувшись, обратив лицо в мою сторону. Я полез в карман джинсов и достал жестяную баночку, открыл её и обнаружил последние две икринки. Икра стала улетучиваться молниеносно.

— Опяяяять, — проныл я, наморщив нос. — У тебя есть? — обратился я к безмолвствующему Профиту.

— Не сейчас, — обывательски заявил он, так обычно отмахиваются от назойливых приятелей.

— Чёрт тебя подери с твоим портящимся характером! У меня две грёбаные пилюли, а Камбала в пяти часах езды на юг! — разозлился я. — У тебя есть или нет? — я уставился на него, хмуря брови, — не говори, что у тебя нет.

— У меня… — он намеренно сделал долгую паузу, издеваясь надо мной, изучая скорость моих реакций. Зря. — Есть, — тихо ответил он и подтянул до локтей полосатые митенки. — А на что ты готов ради банки икры? — спросил он, хитро склонив голову на бок и растянув тонкие губы в широкой ухмылке.

Я напряг желваки на лице, пытаясь осознать, к чему он клонит. Если он намекает на то, чтобы я продал себя ради вшивой банки, то пусть обломается вместе с этой стервой Камбалой!

— Да мне насрать! — заорал я. — Я здесь нафиг всё разрушу, если захочу. Мне вообще фиолетово, в кого я могу превратиться! Жил как-то без вашего религиозного опиума — проживу и сейчас! — Я швырнул жестяной банкой в Профита.

Та ударилась о его грудную клетку и отлетела на пол, раскрылась, а две последние икринки укатились под пианино.