ИКРА (СИ)

— Так почему же? — она была настойчива, переминаясь с ноги на ногу и демонстрируя все возможные позы Венер, известных в мировой живописи.

— Что это за книга у тебя? — я попытался отвлечь её внимание на единственную зацепку — фолиант, покоящийся на скамье.

— Гримуар папы Гонория.

— Христианин баловался и взывал к демонам? — рассмеялся я, подняв брови.

— Повелевал и управлял Князем Тьмы и его ангелами, — лукаво улыбнулась она.

Я присвистнул.

— Недурственно.

— Хочешь?

— Управлять? — переспросил я и тут же ответил, — нет, мне бы с собой управиться. А ты отчего ж не пользуешься? Ценный манускрипт ведь.

Она наморщила нос.

— Женщинам нельзя. Он не открывается для меня. Бесполезно. А ты бы… мог…

— Спасибо, воздержусь. Боюсь, от гримуара Гонория передаётся гонорея, — пошутил я и, решив, что разговор окончен, быстро вышел обратно в узкий коридор.

Красный свет исходил из открытой комнаты в самом конце. Я решительно двинулся туда. Я сделал шаг внутрь дверного проёма, оказавшись в правом углу вытянутой прямоугольной комнаты. Вдоль длинной стены висело холщёвое отбеленное полотно, на котором читался искусный узор из реалистичных портретов, вышитых одной лишь ярко-алой ниткой. Большущий кроваво-красный клубок валялся неподалёку, он доставал мне до бедра, а на расстоянии пары шагов увлечённо сучила лапами гигантская арахнида — фантастически мохнатая и неимоверно красивая с точки зрения паукообразных, я полагаю. Её пушистое чёрное тело, сплошь покрытое щетинками, имело ярко-красные вставки. Особенно выделялся красный треугольник на переднем крае её карапакса. Она, удивительным образом, не заметила меня, настолько увлечена была творческим процессом. Я успел разглядеть её массивную головогрудь и брюшко с двумя паутинными бородавками на конце. Я шевельнулся, и она резко развернулась в мою сторону. Боковые глаза уловили моё движение. Она уставилась на меня четырьмя глазами, средняя пара глаз, чуть крупнее, придавала выражению её морды некоторую печальную наивность. Крючья-хелицеры задвигались вверх-вниз. Педипальпы с когтями на концах устремились ко мне.

— Какое право ты имеешь входить в святую святых? — щёлкая хелицерами, прошипела она, направив коготь к моему лицу.

— Я ищу рыжую девушку, — проговорил я, пятясь.

Паучиха оказалась вспыльчивой особой.

— Дрянной невоспитанный мальчишка! — защёлкала она.

— Так видела или нет? — напористо выпалил я.

— Ты смеешь отвлекать меня! — негодовала она. — Я тку здесь судьбы, я могу изменить всё, как захочу, и приходит какой-то, никому неизвестный мальчишка и смеет приказывать мне! Сейчас вот возьму да найду твою нить, она не ускользнёт от меня, и…

Она метнулась к полотну, подняв в воздух переднюю пару ног с когтями, которыми только что угрожала мне. Опасность скользнула тенью по коридору за моей спиной. Инстинкты выживания включились непроизвольно. Лава снова закипала под кожей, вспучивая и материализуя роговую броню на коже. Ладонь пронзила жгучая боль, и я почувствовал в руке тонкий клинок, сотканный из клубящейся тьмы, в которой яркими всполохами мерцал алый огонь. Я проскочил к арахниде, возник между ней и полотном, приставив мерцающее остриё к её крупному глазу.

— А если я выколю тебе глаза? Все до одного? Ты уже ведь не сможешь ткать, правда?

Лицо моё исказила сардоническая ухмылка. Роговые пластины на подбородке шевельнулись. В чёрных бездонных глазах ткачихи судеб отразились мои глаза. Зрачки бушевали пламенем, а радужка стала такой же чёрной и бездонной, как и у арахниды.

— Кто ты? — пятилась она, беспокойно перебирая двумя парами задних ног. Страх сочился из неё, как алая паутина. Я впитывал его порами трансформированной кожи. Он питал меня, сильнее разжигая горнила.

— Это хороший вопрос, — гнев влился в мою левую руку, она быстро покрылась тёмно-красной чешуёй, ногти удлинились и ороговели, чёрная энергия трещала на кончиках пальцев.

— Остановись, остановись же! — заскрежетала она.

Я заметил боковым зрением, как комнату наводняли пауки размером с кошку. Её дети — понял я. Они неслись со всех ног по стенам, по потолку. Огромное количество бездонных глаз уставилось на меня. Я замер. С огромным трудом я подавлял чёрную ярость, погасил бушующее пламя. Пауки остановились. Они ждали чего-то. Тонкий клинок растворился, втянулся обратно в ладонь. Я отпрянул от арахниды, тряхнув волосами, с которых посыпался на пол чёрный пепел.

— Это перебор. Чёрт… — я схватился за голову, ощупывая выступающие на лбу наросты. Они медленно рассасывались. Я приходил в себя.

Арахнида, кажется, успокоилась. Она изучала меня своими таинственными глазами и сказала:

— Я знаю, что надо делать. Тебя надо освободить. Ты… должен сам решить свою судьбу. Ты ведь мог бы убить меня, но не стал. Я сделаю тебе подарок.

Она развернулась к полотну и зашарила в хитрых переплетениях нитей. Нашла. Подняв вверх правую педипальпу с когтём на конце, отсекла алую нитку, не уронила её, а протянула мне. Я осторожно взял её и положил на ладонь, рассматривая.

— Твоя судьба. Теперь она не предрешена. Теперь всё зависит от тебя, — проговорила она.