Икс. Место последнее

– Что это неважно. Знаешь, что я начала делать?

– Не-а.

Указательным и средним пальцами правой руки Кассандра изобразила две ножки, которые зашагали по столу.

– Я начала подниматься на крышу. До самого края. – Пальцы дошли до края стола и закачались, шелушащиеся, покрытые черным лаком ногти нависли над обрывом. – Я переступаю по сантиметру до тех пор, пока почти половина ноги не окажется за пределами крыши…

– Твою мать, Кассандра.

– Подожди. Сейчас будет самое главное. Я нахожу положение, в котором центр тяжести на самом краю крыши и хватило бы дуновения ветра в спину, чтобы упасть вперед. А потом стою и жду. Вот что я начала делать.

– Разве не ты говорила, что самоубийство типа так же бессмысленно, как и жизнь, и что ты хотя бы поэтому не станешь пытаться?

– Это не самоубийство. Я просто даю бытию шанс покончить со мной. – Кассандра взвесила в руках сверток. – И тебе нечего жаловаться. Вот о чем я сейчас подумала, и эта мысль придала перспективу всему этому дерьму.

– Я не хочу, чтобы ты этим занималась. Не хочу, чтобы ты умерла.

– Могу перестать. Если ты мне кое-что пообещаешь. Снова. Помнишь?

– Что?

– Что мы спрыгнем вместе, если не выберемся отсюда к двадцати годам.

Линус давно не вспоминал об этом обещании, которое дал в очень напряженном и нетрезвом состоянии, а теперь оно, казалось, потеряло актуальность. Осознав, что бытие бессмысленно, Линус стал более жизнерадостным, чем когда-либо. Хотя и не понимал этого.

Он не хотел, чтобы Кассандра подвергала себя такой опасности. Почему? Этого он тоже не знал. Под новым углом зрения все побуждения лишились твердой основы и стали туманными. Все течет. Поскольку слова – не более чем изданные в тишине звуки, Линусу ничего не стоило взглянуть Кассандре в глаза и сказать:

– Обязательно. Так и сделаем. Обещаю.

Постепенно они перешли к обсуждению логистики. Толкнуть тысячу граммов за вечер не получится. По словам Кассандры, на фасовку одного грамма уходит около двух минут, а значит, на всю партию уйдет больше тридцати часов.

– Сделаем упаковки по четыре грамма, – сказал Линус. – С такой ценой это не будет проблемой.

– О’кей, – ответила Кассандра. – Тогда десять часов. Но как ты толкнешь двести пятьдесят единиц?

Линус усмехнулся:

– Единиц, мне это нравится. Так больше похоже на бизнес. Расхаживать в костюме, проводить транзакции, сбывать единицы. Ты меня уела.

– И что? Как ты собираешься это делать?

– Поговорю с Матти и Хенриком.

– Линус. – Кассандра наклонилась над столом и вытянула руку, так что рукав свитера закатался на несколько сантиметров и обнажил сетку из тонких шрамов. Она взяла Линуса за руку и сжала в своей. – Ты относишься к этому так, словно нам надо перевезти несколько канистр с контрабандным бухлом. Ты же понимаешь, что тут другое дело, да? Как я и сказала. Такие объемы. Тяжелее только умышленное убийство.

– Меня еще нельзя привлечь к ответственности. По возрасту. И раньше меня не ловили на сбыте.

– Не думаю, что этого достаточно. Не тот случай.

Линусу не хотелось развивать эту тему, и он огляделся. Взгляд задержался на банке с тараканом на подоконнике. Он поднял банку и потряс ее. Насекомое скользило по дну, антенны что-то искали в воздухе. Линус рассмеялся.

– Вот блин! Это все тот же?

Кассандра кивнула. Линус поднес банку к глазам, изучая этот черный точный механизм, внутри которого, казалось, горит крошечный, но неугасимый огонек жизни. Он был так жалок и вместе с тем внушал уважение. Сейчас Линус его понял. Никаких проблем. Нужно было только посмотреть на самого себя, как одновременно он видел и таракана. Линус поставил банку обратно на подоконник и указал на сверток на столе.

– Все так, как ты говоришь, – сказал он. – Это единицы. Которые надо расфасовать на порции. Вот и все.

Кассандра помотала головой:

– Мы во мраке, Линус. Ничего не имею против. Но мы во мраке.

– Я видел мрак, – возразил Линус. – И это не он.

Кассандра снисходительно улыбнулась, словно он произнес что-то необоснованно претенциозное. Его куртка висела на спинке стула, и захотелось достать банку из кармана и показать ей, но он сдержался. На вид крошечный комок вязкой черной субстанции не представлял собой ничего ценного, и это было его тайной. Он точно знал, как им воспользуется, и к Кассандре это не имело никакого отношения.

И пусть у Джастина Тимберлейка в кармане солнце. А у Линуса – целый мир.

3

После несчастья с отцом Линус стал проводить больше времени на улице, поскольку в квартире стало словно затхло и липко. И мать, и отец были активными, общительными людьми и плохо подходили на роли сиделки и калеки. Воздух пропитался горем и ожесточенностью, поэтому Линуса тянуло на улицу. Во двор.