Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми

Применительно к данному делу, исход вполне мог быть совсем другим, если бы отсутствовали доказательства обвинения, которые подтверждали утверждение Бродхерста о том, что сексуальное насилие по обоюдному согласию было характерно для их отношений. Или если бы медицинские доказательства опровергали объяснение Бродхерста о том, как именно были получены все травмы. Или если бы медицинские доказательства продемонстрировали, что нанесенные травмы стали существенным фактором наступления смерти.

Но ничего этого не было. Вместо этого, если бы обвинение в убийстве было передано присяжным (а сообщалось, что судья не хотел этого допустить) (31), в распоряжении присяжных были бы медицинские доказательства, которые не противоречили обоим версиям, а также показания единственного свидетеля – Бродхерста – о том, что именно произошло в тот вечер.

У присяжных вполне могли возникнуть подозрения в его адрес. Они вполне могли подумать, что первоначальная версия обвинения о ревнивом парне, совершившем беспричинное насилие, представляет собой привлекательное и правдоподобное объяснение. Они вполне могли усомниться в правдивости рассказа Бродхерста. Только вот этого было бы недостаточно.

* * *

Это было ужасное дело, и заголовок – три года и восемь месяцев за лишение жизни молодой матери столь жестоким и унизительным способом – предсказуемо задел инстинктивное чувство справедливости общественности. Даже принимая во внимание тот факт, что приговор соответствует рекомендациям по вынесению приговора за неумышленное убийство, я не стану осуждать кого-либо, кто ознакомился с фактами и пришел к выводу, что, если не принимать во внимание рекомендации, этот приговор кажется немыслимым наказанием за столь бессердечное поведение, у которого были настолько серьезные последствия.

Подобные дела также несут на себе отпечаток исторической неспособности системы правосудия разобраться с насилием в отношении женщин[110]

. Это беспокойство вполне обоснованно. Я никоим образом не подвергаю критике благородные мотивы общественности. Выражать озабоченность и задаваться вопросом «Можно ли так делать?» чрезвычайно важно. Исторически сложилось так, что подобных вопросов задавалось слишком мало. Правовой системе, в которой господствовали мужчины, было дозволено попирать права женщин, так как это не вызывало особого общественного протеста. В данном случае действия Бродхерста явно носили преступный характер. Молодая женщина погибла при самых чудовищных обстоятельствах, напоминающих тот тип беспричинного насилия над женщинами, который слишком часто остается безнаказанным. Было бы откровенным попустительством прочитать заголовок и не начать задавать вопросы.

Ненормально то, что заголовки были приняты за чистую монету, что не были предприняты попытки во всем разобраться, прежде чем публиковать готовые выводы, что в ходе последовавших общественных дебатов было продемонстрировано совершенно небрежное отношение к основным фактам и первостепенным принципам. Потому что все это свидетельствует о более глубоких проблемах с нашим пониманием системы уголовного правосудия.

Если бы все было так просто и однозначно, как представлено в аналитических материалах, возмущение было бы вполне оправданным, но это было не так. Если бы наши суды допускали мысль о том, что мужчина может заручиться согласием женщины на то, чтобы причинить ей смертельные увечья, или если бы прокуроры отказались от перспективного судебного процесса по делу об убийстве, потому что подозревали, что оно споткнется о женоненавистничество присяжных, то это непременно должно было бы попасть в заголовки газет. Если бы наша система была устроена так, что любому убийце было бы достаточно заявить: «Она сама об этом попросила» и ленивые прокуроры сразу опустили бы руки, мне бы хотелось увидеть, как возмущенные люди толпами выходят на улицы.

Только вот ничего из перечисленного в данном случае не имело места. Прозаическая реальность – то, что в сложном с доказательной точки зрения деле обвинение не смогло доказать свою позицию в соответствии с высоким уголовным стандартом, – даже не упоминалась в комментариях. Бремя и стандарт доказывания как явления даже не приходили в голову авторам, говорящим о том, что присяжные «поверили аргументам защиты Бродхерста». Правовые элементы вменяемого преступления также сочли недостойными упоминания.

Вместо этого был сделан немедленный вывод о том, что первоначальные обвинения соответствовали истине, даже после того, как сами обвинители от них отреклись. Утверждение о садистском убийстве ревнивым партнером вписывалось в стереотипы уголовных процессов. Предполагалось, что любой результат, противоречащий этому сценарию, должен быть ошибочным. Государство выдвинуло обвинение; следовательно, оно должно быть право.