Иллюзия закона. Истории про то, как незнание своих прав делает нас уязвимыми

За последние несколько лет мы видели, как подобная риторика применялась в отношении обвинений в сексуальных преступлениях. Дело Чеда Эванса попало в заголовки газет после того, как его приговор был отменен и назначено повторное судебное разбирательство, когда Апелляционный суд принял новые доказательства, касающиеся истории сексуальной жизни истца.

В БОЛЬШИНСТВЕ СЛУЧАЕВ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА НА ОСНОВЕ ИСТОРИИ СЕКСУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ИСТЦА НЕ РАССМАТРИВАЮТСЯ СУДОМ.

В некоторых случаях, однако, они признаются имеющими отношение к делу. Они никогда не могут быть использованы с целью подорвать доверие к истцу и должны отвечать строгим законодательным критериям, в том числе, что очень важно, судья должен быть уверен, что в случае, если доказательства не будут рассмотрены, имеется риск вынесения несправедливого обвинительного приговора. Что касается меня, то я не считаю, что, исходя из известных фактов, решение Апелляционного суда по делу Эванса было правильным; однако то, как оно было представлено в СМИ, было примером бесстыдного нагнетания страха. Данное решение было принято по конкретным фактам и не создавало прецедента, однако многие утверждали обратное. В статье, опубликованной в газете Daily Mail, это решение приравняли к созданию «хартии насильников» (40). Члены парламента заведомо ложно заявляли (41), будто это утверждение возвращает нас к временам, когда история сексуальной жизни женщины использовалась в суде в качестве доказательства ее распутности или того, что она не заслуживает доверия, – подобные домыслы были запрещены в судах с 1999 года. Шокирующий случай в Ирландии, когда нижнее белье истца было выставлено в суде адвокатом защиты в качестве доказательства того, что она «открыта для встреч», стал частью дебатов, несмотря на то что подобное поведение находится под четким запретом в судах Англии и Уэльса (42).

Обоснованная озабоченность обращением с истцом по делам, связанным с обвинениями сексуального характера, быстро привела к повсеместному нежеланию признавать наличие конфликта интересов в уголовных процессах и строгие критерии, по которым подобные доказательства могут быть допущены для рассмотрения судом. Например, истец, утверждающий под присягой, что она никогда бы не вступила в половую связь по обоюдному согласию из-за своей набожной веры, может быть уличена во лжи доказательствами на основе истории ее сексуальной жизни, которые утверждают обратное. Истец может заявить о жестоком и необычном сексуальном нападении с применением бандажа и наручников, которые, по утверждению ответчика, применялись по обоюдному согласию; если у истца было три партнера, каждый из которых подтвердил, что она была инициатором подобного типа БДСМ, эти доказательства могут быть приняты судом для рассмотрения вопроса о согласии.

Ни одно из этих доказательств не будет играть определяющую роль в вопросе вины, однако в обоих примерах они могут быть важны для рассмотрения присяжными. Без этих доказательств может сложиться неполная картина и возникнуть риск вынесения несправедливого вердикта.

Возможно, есть основания утверждать, что соответствующий закон – раздел 41 Закона 1999 года о ювенальной юстиции и уголовных доказательствах – не применяется должным образом, что он приводит к чрезмерной вседозволенности, в результате чего истцам задают интимные и смущающие вопросы, когда это совершенно необоснованно. Последние исследования данного вопроса не подтверждают это (43), однако нет ничего плохого в просьбе провести полный анализ того, как закон применяется на практике и требуется ли судьям или адвокатам дополнительное обучение по этому вопросу. Только вот политики отреагировали иначе. Вместо этого члены парламента поспешили внести на рассмотрение законопроект, направленный на то, чтобы заставить судей исключать из рассмотрения любые доказательства на основе истории сексуальной жизни при любых обстоятельствах, даже если судьи уверены, что это чревато вынесением несправедливого приговора (44). Не было даже попытки признать, что это неизбежно приведет к заключению в тюрьму невиновных людей. Преступник выступал против жертвы, и последняя должна была победить.

Право на адвоката – «На чьей вы стороне?»