Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия

Следует заметить, что Табель о рангах придумал не Николай, а Петр Великий, и следовали ей неукоснительно. Если уж ты великовозрастный балбес и не выслужился в военной или гражданской службе по каким-либо причинам (а ступени были либо по заслугам, либо по выслуге периодами через 3–4 года на следующий чин), к примеру из-за «двух ссылок», то какие претензии к Табели? Добавим для порядка, что наряду с беститульным Пушкиным в камер-юнкерах на тот момент ходили весьма титулованные графы Бобринский, Голенищев-Кутузов, Потоцкий, барон Корф (кстати, пушкинский приятель по Лицею), князья Гагарин, Голицын, Мещерский, Оболенский. Да и по возрасту многие были постарше сына отставного капитан-поручика. Кроме того, звание камер-юнкера открывало перед Пушкиным двери ко двору, куда он так стремился. Так что давайте не будем смотреть в зубы дареному коню.

Всегда вспоминают известное письмо поэта к супруге от 22 апреля 1834 года: «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут». «Под старость» – это в пушкинские-то 34 года, да еще и «упек» – творца «Клеветникам России» явно в повышенной благодарности не обвинишь.

Зато, когда в очередной раз припекли кредиторы, бросился к монаршим стопам. Почти сразу после присвоения «обруганного» титула, 26 февраля 1834 года, просит у Бенкендорфа ссуду из казны 20 тысяч рублей. Ему, конечно, дали – поэт тут же расстроился из-за этого («теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно поступать как им угодно»). Но, увы, не в коня корм – долги только растут. Из письма жене: «Живо воображаю первое число, тебя теребят за долги Параша (няня), повар, извозчик, аптекарь, мадам Зихлер и т. д., у тебя не хватает денег… ты беспокоишься, сердишься на меня – и поделом». Долг домовладельцу фридрихсгамскому первостатейному купцу Петру Жадимеровскому (дом на Большой Морской) достиг 1063 рубля 33,5 копейки, плюс по судебному иску 106 рублей 30 копеек штрафных. Только получив доступ ко двору, камер-юнкер вынужден для уменьшения расходов ехать «на три-четыре года» в деревню. Помочь может только «тиран». 22 июля 1835 года Пушкин пишет Бенкендорфу: «Осыпанный милостями его величества, к вам, граф, должен я обратиться, чтобы поблагодарить за участие, которое вам было угодно проявлять ко мне, и чтобы откровенно объяснить мое положение. В течение последних пяти лет моего проживания в Петербурге я задолжал около шестидесяти тысяч рублей. Кроме того, я был вынужден взять в свои руки дела моей семьи: это вовлекло меня в такие затруднения, что я был принужден отказаться от наследства и что единственными средствами привести в порядок мои дела были: либо удалиться в деревню, либо единовременно занять крупную сумму денег. Но последний исход почти невозможен в России, где закон предоставляет слишком слабое обеспечение заимодавцу и где займы суть почти всегда долги между друзьями и на слово. Благодарность для меня чувство не тягостное; и, конечно, моя преданность особе государя не смущена никакой задней мыслью стыда или угрызений совести; но не могу скрыть от себя, что я не имею решительно никакого права на благодеяния его величества и что мне невозможно просить чего-либо. Итак, вам, граф, еще раз вверяю решение моей участи и, прося вас принять уверение в моем высоком уважении, имею честь быть с почтением и признательностью вашего сиятельства, граф, нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин

».

Привыкший уже к образу «почтальона» Бенкендорф показал письмо императору. Николай понял, что его гениальный камер-юнкер в очередной раз заканючил. Наложил резолюцию: «Нет препятствий ему ехать куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласить сие со службой. Спросить, хочет ли он отставки, ибо нет возможности его уволить на столь продолжительный срок».

Предложил отпуск на полгода и 10 тысяч «вспоможения». Поэт же вместо благодарности несколько «уточнил» задачу в письме 26 июля: «Граф, мне тяжело в ту минуту, когда я получаю неожиданную милость, просить еще о двух других, но я решаюсь прибегнуть со всей откровенностью к тому, кто соизволил быть моим провидением. Из 60 000 моих долгов половина – долги чести. Чтобы расплатиться с ними, я вижу себя вынужденным занимать у ростовщиков, что усугубит мои затруднения или же поставит меня в необходимость вновь прибегнуть к великодушию государя. Итак, я умоляю его величество оказать мне милость полную и совершенную: во-первых, дав мне возможность уплатить эти 30 000 рублей и, во-вторых, соизволив разрешить мне смотреть на эту сумму как на заем и приказав, следовательно, приостановить выплату мне жалованья впредь до погашения этого долга. Поручая себя вашей снисходительности, имею честь быть с глубочайшим уважением и живейшей благодарностью, граф, вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин».