Императорский покер

Для семейства Александра это уже было традицией, если не ритуалом. Бабка, Екатерина II Великая, захватила власть, приказав своим фаворитам убить собственного мужа, царя Петра III, и те это охотно "сделали" (отравили и придушили царя салфеткой во время пира в 1762 году), сама же она разыграла перед народом и всем миром комедию вдовьей "неуспокоенности в печали". В ходе своего правления она вела крупную игру за Польшу, и совершила здесь фатальную ошибку: вместо того, чтобы удерживать эту страну в целости – в качестве раба, российской псевдо-губернии - позволила порубить его на куски, то есть, два из трех кусков торта отдала пруссакам и австрийцам. Ошибка непростительная; по крайней мере, так считали могущественные придворные круги. Уже цитированный хроникер XIX века, Фальковский, писал об этих кругах: "люди, которые при Екатерине играли большую роль" и прибавил: "Они считали большой ошибкой с ее стороны, что согласилась на раздел Польши с соседними державами, когда, как те сами видели, ей было легко всю Польшу под никчемным Станиславом Августом объединить с российским государством". А за ошибки надо платить. Екатерина умерла в 1796 году в сортире. Официально – в результате приступа апоплексии. Неофициальная же версия говорила нечто совершенно иное: "Согласно этой версии, смерть Екатерины была жесточайшим убийством, поскольку в сидение унитаза имело пружину и скрытые там же ножи. Императрица, садясь на сидение всем весом наделась на клинки (В. Гонсёровский "Цареубийцы"). Гонсёровский верно отметил, что эта версия убийства настолько необычная, что из-за этого заставляет поверить в нее, "ибо слухи избрали бы более привычную форму (например, яд). Фантазии у русских всегда хватало: разве царь Петр Великий не убил собственного сына, сунув ему в анус раскаленный добела железный прут? Возвращаясь к смерти Екатерины – есть в нем элемент мести опозоренного трона поляков, поскольку сидение унитаза, на котором издохла царица, было изготовлено из настоящего тронного кресла польских королей. Удавиться добычей можно не только лишь через ротовую полость[30].

Великий князь Александр Павлович любил свою великую бабку, а вот отца – так же как и она – ненавидел. После вступления Павла на трон он почувствовал себя обманутым, он же знал, что это кресло бабушка Катерина предназначила для него. Когда ему было девятнадцать лет, она отослала ему какие-то секретные документы, за которые он благодарил ее от всего сердца ("Никогда, по-видимому, не смогу я выразить своей благодарности за доверие, которым Ваше Императорское Величество решило меня удостоить"). Эти документы содержали сверхтайную дописку в форме "указания" Александру. Историкам ее содержание неизвестно, поскольку "указания" такого рода сразу же уничтожают, но они уверены, что это был совет по устранению Павла, если бы тот желал вскарабкаться на трон после смерти Екатерины.

Как нам известно, Павлу удалось это совершить, а его сыну не удалось ему в этом помешать. А все потому, что тогда вокруг него еще не было решительной на все опричнины, ну а Павел еще не успел болезненно залезть под кожу всем вместе и каждому по отдельности. Зато он проявил в этом плане много запала, и уже через четыре года вся Россия разделяла сыновью ненависть к диким выходкам и солдафонским манерам императора. Это была классическая обратная связь – народ ненавидел своего царя, поскольку царь ненавидел собственный "собачий народ". В свою очередь, дворянство и духовенство ненавидели Павла за демократическое равенство, которое тот ввел среди всех без исключения подданных – а заключалось оно в распространение на господ и попов наказания кнутом, которое ранее было привилегией исключительно простонародья.

А демонстрации Павла имели – следует это признать – исключительный класс, проявляющийся в экстремальности проявлений. "Сечь без жалости!" – орал он при иностранных дипломатах о любом, кто только перестал ему нравиться, а собственной жене и сыновьям корчил рожи и показывал язык перед всем двором. В ложа собственных любовниц он обычно вступал в парадном костюме Великого Магистра Мальтийских рыцарей, а как-то раз, по рыцарскому обычаю, вызвал на поединок всех европейских монархов и их министров. Его второй сын, великий князь Константин, в связи с этим так обратился к Адаму Чарторыйскому:

- Мой отец объявил войну здравому смыслу, причем, сразу же решил, что мир никогда не заключит.

Константин пытался быть остроумным, поскольку ничего другого ему и не надо было делать – ему корона «не грозила». Другое дело – Александр, убежденный в том, что та надлежит лишь ему.

В начале 1801 года, вице-канцлер по вопросам иностранных дел, граф Панин, вроде бы как случайно встретил в бане молодого царевича и убедил его (без труда) что непредсказуемого Павла следует убрать. Понятное дело, никто ему ничего плохого не сделает, только лишь посадят где-нибудь далеко, зато в самых удобных условиях. Ну конечно! Оба собеседника со всей откровенностью и честностью поглядели друг другу в глаза. И все было ясно.