Савари как министр полиции был крайне бдительным, тем не менее, Талейрану удалось выслать через Нессельроде несколько донесений. Самое важное из них, возбудившее в Петербурге громадное беспокойство – от 5 декабря 1810 года. Тогда Талейран доносил, что Наполеон окончательно решил отстраивать великую Польшу ("он намерен бросить войска на Вислу и отстроить Польское Королевство"), возвращая ей несколько территорий, в том числе и всю Галицию, за которую Австрия получит взамен Далмацию и города Триест с Фиуме. Откуда старый лис почерпнул данную информацию (а она во всех мелочах была аутентичной) – мы не знаем. Но можем догадываться. Жизненный девиз Талейрана звучал: "
Таким вот образом мы возвращаемся к отравленному саду Амура. В марте 1812 года шпионская карьера Талейрана дошла до конца. Вот уже несколько месяцев ему все труднее было добыть что-то ценное на продажу, а за мусор русские не желали платить. Именно в марте князь Куракин (российский посол в Париже) написал Румянцеву, что "юрисконсульт" уже не может рассчитывать "на новый, столь же обильный урожай". Впрочем, для Петербурга это было очевидно уже в январе того же года.
Российская разведка совершенно не опечалилась этим, поскольку в Париже уже длительное время работала новая российская разведывательная сеть, да еще и как работала! Талейран не мог бы и мечтать о получении столь фантастически ценных сообщений, которые поступали в Петербург в этой раздаче пятого раунда. Одним из существенных элементов данной раздачи была скандальная любовь двух сестер "бога войны" и красивого полковника, который был козырной картой царя.
Этому любимчику женщин, любимому флигель-адъютанту Александра I, было в ту пору всего двадцать пять лет, но он уже был гвардейским полковником. Следовательно, это должен был быть парень способный, способный на все, и именно так оценил его царь-батюшка, сделав из него своего "человека – на все руки мастера". Звался он Александром Ивановичем Чернышевым (1785-1859), и последние четверть века собственной жизни он провел на посту министра иностранных дел Исперии. Но перед этим, будучи совсем еще сопляком, он принял участие во множестве военных кампаний (начиная с весьма плохо закончившейся аустерлицкой), и только лишь он перевалил за двадцать лет, как Александр уже начал использовать его в качестве собственного курьера в самых ответственных миссиях; в качестве своего чрезвычайного посланника, как свое "хо и глаз" там, где етот глаз и ухо следовало воткнуть.
В 1809 году, когда Австрия посчитала будто бы пришло самое время, чтобы "набить корсиканскую рожу" (слова одного из венских дипломатов) "узурпатора", развалившегося на троне в Париже, и объявила ему новую войну – Россия изображала из себя союзницу Франции и ввела свою армию на территорию австрийской Галиции. Правда, армия эта совершенно не воевала с австрийцами, зато трудолюбиво мешала армии князя Понятовского в освобождении Галиции, но все это весьма красиво называлось так, что Россия помогает своему французскому приятелю в борьбе с Веной. К тому же еще, чтобы еще сильнее подольститься к Бонапарте, царь робко спросил, а не мог бы его "брат" на время этой вот кампании приять в свое военное окружение нескольких молодых российских офицеров, ибо где же еще, как не под крылом величайшего военачальника всех времен, обучаться те искусству воевать? Наполеон выразил согласие, и уарь прислал к нему "учиться" трех офицеров во главе с Чернышевым.
Молодой и задиристый Чернышев с места понравился "богу войны". Его штабным офицерам – уже несколько меньше, хотя, по своему обычаю, он всех очаровывал и кадил всем ладан:
- Можете мне верить, потому что я люблю ваш народ, даже тогда, когда мы сражаемся друг с другом. Я предпочитаю вас, а не австрийцев (…) Ваш народ обладает энергией, у каждого француза имеется душа, честь и амбиции. И мне это очень нравится!
Французы глядели в косые, прищуренные глаза молодого человека и не знали, что думать об этом неожиданном обожателе, которого император осыпал похвалами и даже наградил после Ваграма (битвы, в которой Австрия понесла страшное поражение) крестом Почетного Легиона.