Императорский покер

Организованная им разведывательная сетка была истинным шедевром. Так это, по крайней мере, оценили на берегах Невы, и подобное мнение до сих пор выражают многие историки. Чернышев поставлял целые мешки подробнейшей информации о численном состоянии, вооружении, снаряжении, дислокации, маневрах и настроях французской армии, что пробуждало в Петербурге самое настоящее восхищение. Очень часто это были копии оригинальных документов из парижского военного министерства. В 1811 году направляющийся в Варшаву новый французский посол, барон Людовик Биньон, случайно наткнулся по дороге на направлявшегося по той же самой трассе Чернышева. Биньон впоследствии описал это так:

"Встретились мы еще на первой станции. Я замети, по груди этого российского типа, что за пазухой у него было полно, по всей видимости, бумаг. По этой причине я сделал ему комплимент, вознося под небеса его курьерское рвение. Невинное вежливое замечание должно было его ужасно смутить, так как через несколько дней мне стало известно, что эти столь старательно спрятанные бумаги содержали сведения о состоянии и разложении наших войск, купленные им у одного чиновника из военного министерства (…) Россия тогда, пускай и находясь в состоянии перемирия с Францией, всеми способами пыталась получить сведения о военном состоянии своего нынешнего союзника, в котором предчувствовала завтрашнего врага. Подобные коварства настолько использовались в отношении одних держав с другими, что я и не вспоминал бы о вышеуказанном случае, даже если бы он исключительно был связан с российским посольством. Пускай бы постоянные агенты или их секретари, такие как господа Обриль, Нессельроде и Крафт, время от времени пользовались продажностью негодяев, чтобы получить указания, необходимые России – я не смел бы этого осуждать, ибо каждая сторона пользуется правом на ответный ход. Но, по крайней мере, позиция месье Чернышева была не такой. Ведь это не был обычный кабинетный курьер, но доверенный посланец между двумя императорами, перевозящий корреспонденцию от одного монарха другому. Подобная миссия имеет в себе нечто, исключающее хотя бы тень подозрений, и в то же время обязующее к скрупулезной деликатности. Подобный гонец может быть, в конце концов, посредником обоюдосторонне откровенных и благожелательных отношений, даже приязненных, даже если бы в кабинетной политике уже намечалась некая неприязнь. Поступок месье Чернышева тем более был достоин осуждения, что отбрасывал нелестный свет не только на российское посольство, но и на более достойную особу…".

Это достойное сожаления проявление наивности месье Биньона отбрасывает довольно-таки нелестный свет на его дипломатические способности, но это никак не может быть темой нашей заинтересованности. Ею является "le beau Tchernitcheff", который часто путешествуя через Варшаву имел прекрасную возможность для "рекогносцировки" перестраивающихся в то время в форсированном порядке польских фортификаций, в особенности – Праги (в ее отношении он подал подробный рапорт) и Модлина. По дороге он собирал и донесения царских агентов в Польше. В дневнике генерала Юзефа Зайончка за 1811 год мы находим две любопытные заметки. Под датой 16 апреля: "Министр полиции дал мне знать, что некий Тышка подозрителен, якобы он российский шпион, и что его должны были выслать из Модлина в Варшаву. Поскольку паспорт у него был выдан в Петербурге, с ним следовало поступать с некими политесами, но ему сообщили, что он обязан незамедлительно покинуть королевство".

Одним из множества достоинств Чернышева была превосходная память. Он мог повторить царю каждое слово из двухчасовой беседы с Наполеоном, а подобных бесед император с "почтальоном" проводил достаточно много. Были они весьма дружескими, Бонапарте вскипел всего лишь раз. Он спросил, какие намерения России, а Чернышев ответил, будто бы от канцлера Румянцева слышал, что если бы Польшу и Ольденбург (германские территории, занятые французами несмотря на протесты Петербурга) бросить в один мешок, хорошенько потрясти и выбросить – тогда франко-российская дружба была бы накрепко сцементирована. Это означало: "махаем" Ольденбург (для Франции) за Польшу (для России). Наполеон возмущенно воскликнул:

- О нет, мои месье, к счастью, Франции нет необходимости хвататься за столь окончательные меры!

Но потом сразу же успокоился и продолжил дружески болтать с полковником (последний тут же молниеносно повернул оглобли и буркнул, что, по-видимому, плохо понял канцлера). Он ни в чем не обвинял его даже во время последней встречи 25 февраля 1812 года[81]. Разговаривали тогда они очень долго. Бонапарте дал ему четко понять, что знает все ("Я знаю, что здесь вы только лишь затем, чтобы собирать военные сведения, и что вы организовали разведывательную сеть"), подсовывал все новые способы прекращения близящегося конфликта и вручил письмо Александру.