Императорский покер

Уже в 1809 году гофмаршал императорского двора, герцог Фриульский Жером Дюрок, передал Наполеону секретный мемориал, в котором говорилось, что в интересах Франции необходимо удерживать Россию как можно дальше на востоке, и что раздел Польши в связи с этим был бы безумием и, вместе с тем, позором. В заключении, черным по белому, указывалось, что основой французской государственной политики должно стать воскрешение могущественной Польши в качестве союзника. Российской разведке удалось добыть копию этого мемориала, которую Куракин отослал в Петербург, и тогда Александр понял, что Бонапарт лишь манит его предложениями договоренностей о "не восстановлении Польши". Раздраженный этим, он сообщил Коленкуру:

— Если ваш император не имеет намерений по восстановлению Польши, тогда почему каждый день в публичных документах он упоминает "Польшу" или "Великое Герцогство Варшавское"?… Или, возможно, вы желаете ее отстраивать? Если так, тогда говорите сразу, дайте окончательный ответ, потому что я желаю знать, чего мне следует держаться!

Весьма скоро он узнал, чего ему следует держаться, когда Наполеон отомстил за проигранный эрфуртский раунд, за то самое "НО", которое прозвучало в Эрфурте в самом начале матримониальной проверки. Концепция мести была изумительно продумана, словно была обработана резцом Челлини. Так вот, 13 декабря 1810 года сенат Империи принял решение о присоединении к империи Бонапарта княжества Ольденбург, принадлежавшего… свекру Екатерины Павловны. Нет, княжества у него никто не отбирал, его всего лишь аннексировали вместе с князем. То был щелчок по носу для "Кати", не пожелавшей "Минотавра".

Вы спросите: и чего тут блестящего? И это должен был быть Челлини? Банальная аннексия! На эти вопросы добавлю, что включая Ольденбургское княжество в состав Франции, по исполнительному декрету от 22 января 1811 года его увеличили, что рассматривалось как компенсация для князя. А увеличили его территорию, прибавив к ней… Эрфурт! Теперь уже можем посмеяться вместе.

Но в Петербурге никто не смеялся, а только лишь проклинали "корсиканского бандита" со слезами на глазах. После осушения слез была еще попытка переговоров (обмен Ольденбурга на хотя бы кусочек Герцогства Варшавского), но император не намеревался отречься от "своего сонного видения" (определение, напомню, Бурьенна), то есть своей последовательно пропольской политики. "Русские войска должны были бы прижать нас к Рейну, чтобы я разрешил подобный позор, как разрешение отдать хотя бы один польский повят[104]. Это наш принцип, и это наш вопрос чести! (…) Не дайте ему (царю — примечание В. Л.) хотя бы тени надежды, что он сможет коснуться Польши". Так Наполеон инструктировал Мюрата и Лористона в июне 1811 года, когда уже не нужно было не только обманывать Александра не увеличением Польши, но требовалось сказать прямо, чтобы он держал от нее руки подальше. А сделать это было необходимо, потому что как раз в первой половине 1811 года царь лапы к ней протянул, причем, лапы вооруженные.

Разозлившись по причине ольденбургского дела, Александр уже раньше, в декабре 1810 года, открыл свои порты для английских товаров (то есть, официально нарушил Континентальную блокаду. которую русские нарушали уже давно, только неофициально), специальным запретным тарифом закрыл границу французским товарам, после чего, в январе 1811 года принял решение ударить на запад и в первом же броске аннексировать Герцогство Варшавское.

Оказия и вправду была необычной. У границ Герцогства уже стояло сто тысяч русских солдат, а следующие сто тысяч подтягивалось, в то время как Бонапарт, у которого большая часть сил была занята в Испании, в лучшем случае, мог бросить в контрнаступление всего лишь шестьдесят тысяч. Никогда еще Франция Ампира не сталкивалась с подобной угрозой. Но имелось одно "но"…

Александр понимал, для того, чтобы его наступление завершилось успехом, ему необходимо перетянуть на свою сторону поляков. Правда, армия Герцогства насчитывала всего шестьдесят тысяч человек, только эти люди были известны такой национальной чертой, что были самыми лучшими в свете солдатами, в связи с чем, желая оценить реальную боевую ценность каждого из них, следовало применить умножение на три, а иногда (что показала Сомосьерра) — даже на десять. Если бы эти сорвиголовы ввязались в упорный бой, у Наполеона появилось бы время на то, чтобы собрать помощь со всей Европы и нанести контрудар. А вот если бы удалось поляков купить… С ними вместе можно было бы ударить на запад, сметая слабые французские аванпосты в Германии.

31 января 1811 года Александр обратился к своему приятелю, князю Адаму Чарторыйскому, с предложением начать переговоры с поляками с целью оторвать их от Франции, обещая взамен воскрешение Польского королевства в давних границах (за исключением Белоруссии), вплоть до Двины, Березины и Днепра. При этом он прибавил, что королем Польши, естественно, станет он сам, поскольку всегда испытывал к полякам любовь. Среди всего прочего он написал: