"Я настроен не начинать войны с Францией, пока не обеспечу для себя содействия Польши (…) Если поляки меня поддержат, успех дела и победа гарантированы, ибо они не основываются на надежде превысить талант Наполеона, а на нынешнем отсутствии сил у императора французов".
И как же в свете данного письма выглядят утверждения господ, распространяющихся о "захватнической агрессии Бонапарта в отношении России"? Я уже упоминал, что войны Наполеона, по сути своей были оборонительными действиями, основанными на принципе, что лучшая защита — это нападение. Абсолютная уверенность в том, что Александр ударит на запад самое позднее в 1812 году, привела к предупредительному наступлению, вместо ожидания того, когда российские войска пересекут Эльбу. Еще раз это было вопросом жизни и смерти.
С этим отступлением — да ехидным (а как тут не быть ехидным?) — мы слишком сильно забегаем вперед. Давайте возвратимся к плану Александра. Этот план, названный российской разведкой псевдонимом "Великое творение"[105]
, потерпел крах по той прозаической причине, что поляки решительно отвергли царские обещания и сразу же сообщили о них в Париж. Таким образом "позиция Варшавы разбила в пух и прах план застигнуть Наполеона врасплох" (Кукель), но намерений Александра не изменила. Все так же — видя, что Испания, словно вечно голодный дракон, заглатывает очередные десятки тысяч французов — он готовился к нападению, но сдвинул его по времени на шесть-десять месяцев, чтобы собрать соответствующие силы.И собирал он их с таким напряжением, какого Россия еще никогда не видела. Польская разведка и князь Юзеф Понятовский лично неустанно тревожили французов известиями и неслыханных вооружениях и концентрации русских армий на границах Герцогства с намерением фронтального наступления на запад, хотя как в Париже, Дрездене, а так же в Гамбурге (штаб-квартире маршала Даву) считалось хорошим тоном на подобные сообщения махать рукой. Наполеон, уверенный, что поляки попросту устраивают истерики и преувеличивают в опасении за собственную шкуру, тревожные предостережения поляков называл "глупостями". Только лишь подтверждающие все это сведения, добытые французской разведкой в Петербурге, открыли ему глаза.
15 августа 1811 года, во время торжественной аудиенции, данной дипломатическому корпусу в день рождения Наполеона, случился один из легендарных приступов ярости императора. В присутствии остолбеневших дипломатов со всей Европы и какой-то части Азии, стоя на широко расставленных ногах перед трясущимся от страха послом Куракиным, Бонапарт ревел:
— Вас разбили под Рущуком (в войне с Турцией — Прим. В. Л.), поскольку у вас было мало сил, а знаете почему?! Потому что целых пять дивизий вы вывели из Дунайской армии, чтобы направить их к границам Польши! Знаю я ваши коварные штучки!… Коленкур может говорить, что ему заблагорассудится, но я прекрасно знаю, что царь собирается напасть на меня! Я не столь глуп, чтобы предполагать, что вы имеете в виду Ольденбург, за такое ничтожество никто воевать не будет! Я прекрасно знаю, что имеете в виду вы — Польшу!!… Вы пересылаете мне различные планы, касающиеся Польши. Так вот, знайте, что
Вам достаточно? Польская карта была открыта. Куракин, трясясь, выбежал из дворца Тюильри, он почти что плакал, и единственное, что он мог выдавить из себя на выходе, было:
— У Его Императорского Величества сегодня так жарко…
И с каждым днем теперь становилось все жарче. Уже 16 августа Наполеон в специальном мемориале уточнил главную цель близящейся конфронтации («восстановление Польского королевства»), после чего приступил к концентрации Великой Армии в таких размерах, которых Европа в течение всей своей истории никогда не видела. Он заставил Пруссию и Австрию заключить союзные договора, собрал более полмиллиона солдат из разных стран и 9 мая 1812 года выступил из Парижа на восток — на войну.
Он не хотел ее. Война для него была ужасно неуместной. В Испании у французов все шло настолько паршиво, что хуже уже просто не могло быть. История продолжавшейся уже более четырех лет Испанской кампании была сборником немногочисленных успехов и бесчисленных поражений французских маршалов. Испания превратилась в воспаленную язву на теле Империи, и каждому было ясно, что только вмешательство самого «бога войны» во главе Великой Армии может склонить чашу весов в пользу французов. Только сам он опасался идти за Пиренеи, поскольку царь только этого и ожидал. Потому вначале ему нужно было разбить царя.