Императорский покер

Тем временем, Лучший, дав разрешение на печать "Императорского покера", допустил не только критику царизма на каждой третьей из нескольких сотен страниц, но и пропустил еще и, как писал "Новы Дзенник", те самые, располагающиеся на каждой пятой странице, «шокирующе актуальные параллели» и «аллюзии к современности». Чтобы было еще остроумнее — Лучшему ничего не нужно было расшифровывать, так как в послесловии я четко написал, что историческую сценографию я использую для расчетов с современностью. Правда, послесловие это было замаскировано названием «Библиографическое примечание», так ведь цензор и посажен для того, чтобы вычитывать каждое предложение. И можно ли было выразить проблему более ясно, чем я сделал это в последнем абзаце книги. Вот он:

"История интересует меня в качестве трамплина для литературных игр, нацеленных метафорой в современность, и именно литературной метафоре, вырастающей из истории, я и возжигаю свой маленький кусочек ладана. Эта книжка представляет собой не монографию о партии в императорский покер, а роман о ней, который стряхивает пыль со старой мудрости Байрона их "Странствий Чайльд-Гарольда":

И в том мораль деяний наших,Что было раз — все время повторится,Пускай история листов все прибавляет,

У ней всего одна имеется страница…"

Русским подобное раскрытие карт на последней странице было излишним — и без того книга являлась для них четко прочитываемым пасьянсом уже с первой страницы. Они и взбесились, поскольку само содержание не нравилось им ни в общем, ни в частностях, то есть — во многих частностях. Как правило, речь шла про общее звучание, которое весьма лапидарно отразил проф. Лоек в интервью для французского радио, когда ему задали вопрос о негодовании советских деятелей в отношении моей книги:

" — Дело в том, что польский вопрос, связанный с Наполеоном — это, в переложении на язык современных политических реалий, это намек о необходимости тесного союза Польши с Западом".

Ни убавить, ни прибавить; этому намеку я посвятил не один абзац в своих наполеоновских книгах, помня о словах самого Наполеона: "Есть только два народа — Востока и Запада". Но, чтобы все было совершенно ясно: выбор Запада здесь является выбором «из двух зол», но никак не мегаломанским "а вот мы, блин, средиземноморская культура

". На самом же деле мы являемся периферийной частью латинской культуры, только, когда мы уже тысячу лет прижимаемся к ней словно не познавшее достаточно любви дитя, она ту же самую тысячу лет не обращала на нас внимания словно мачеха, и в своей гордыне не ударила пальцем о палец, когда нас рвали на куски волки (в том числе и западные). Словно черный символ звучат слова римского пары Григория XVI, назвавшего ноябрьских повстанцев: "подлыми бунтовщиками, неблагодарными людьми, которые под предлогом добра восстали против власти собственного монарха" (царя). И подобного рода мнений, свидетельствующих о неизменном отношении Запада к нам, я приводил в своих книгах достаточно много. Среди французов лишь один, корсиканец, был исключением — все остальные плевать хотели на поляков и на свои обязательства в отношении Польши (в этом я укорял представителей Запада в своей книге "Французская тропа", в главе "Каменноглазая сказка из долины Танн". Англичан как вечных нарушителей своих же обещаний я показал в "Ампирном пасьянсе" (в нескольких разделах) и в "Безлюдных островах" (глава "Римская палатка"); можете припомнить лекцию Мамулевича из "Конквисты" — это лекция о британском лицемерии и об обязательствах, которые англичане взяли на себя в отношении поляков, чтобы ни одного из них не исполнить, поскольку «трактат о взаимной помощи был для них куском туалетной бумаги». О фрицах нечего и говорить, кладбища со всех сторон. О габсбургских кнутах, цепях и различных Шелях[128] уже позабыли (в "Колыбели" я упоминаю тот самый це-ка[129] деспотизм), но теперь даже модно стало тосковать по Габсбургам…