Императорский покер

Никто из знающих мои книги не может обвинить меня в том, будто бы я, словно идиот, низкопоклонствую перед Западом. Весь мой "Асфальтовый салун" был американской плетенкой: немножечко нитей восхищения дающей силы предприимчивостью “self-made” (тогда не нужны трактаты о взаимопомощи и дурацкие сожаления о том, что кто-то их не выполнил) и множество нитей издевки над всей этой комиксовой культурой, в которой Джоконда никогда не могла бы сомкнуть своих губ в полуулыбке, но в обязательном порядке должна была бы открыть искусственные зубы (keep smiling), которыми, в обязательном порядке, должна была бы жевать

chewing gum. Но из "двух зол" я выбираю Запад, даже осознавая, что Гиммлер — (в каком-то роде) внук Канта, Муссолини — святого Франциска Ассизского, Лаваль — Наполеона, а британские футбольные болельщики — потомки Томаса Мора. Там, по крайней мере, хоть среди прадедов встречались настоящие люди, и это уже пробуждает надежду — все дело в генетическом коде.

Когда я слышу, как сегодня говорят, будто мы принадлежим Центральной Европе, я говорю таким:

— Перестаньте звиздеть! Польша — это дом на колесах и на рельсах, правда, рельсы эти коротенькие! Мы — самый восточный рубеж восточной части Запада.

А дальше располагается Азия, желающая быть Европой, о чем я писал в "Безлюдных островах" (глава “Notre Dame de Petersburg”), где некий француз говорит:

" — Русские пока что еще не цивилизованы, это только лишь прошедшие муштру татары! Но, поскольку они ничего так не боятся, как того, чтобы их не принимали за варварскую страну, они неразумно подражают нам в одежде, в архитектуре, в блюдах и в чем там еще. У них талант к обезьянничанью ("le talent de la singerie"), но они не понимают, что цивилизация — это не ярмарочная штучка, не мода, а духовное развитие. Принимая Россию в наш круг, мы приняли бы чуму!".

Это место Лучший пропустил, но после торгов, к описанию которых мы приближаемся; теперь следует завершить описание игры с "Императорским покером". Общее советское неодобрение мы уже имеем за собой, переходим к подробностям.

Протест, поданный советским послом, был сформулирован по пунктам, что придавало ему характер реестра преступлений. Речь шла о следующих их видах: оговор, клевета, подстрекательство и расхождение с истиной, ибо, как знают все осведомленные обитатели земного шара — Советский Союз никогда не был наследником царской империи в сфере стремления господствовать над миром ("самым широким шагом марширует в направлении господства над миром"), равно как в таких областях как дипломатические мошенничества, нарушение международных договоров, нарушение прав человека, организованное рабство, тотальный шпионаж и тому подобные инсинуации, которыми книга просто кишит.

Те люди, которые книгу читали, знают, что ни в одном из инкриминируемых в ней фрагментов нет ни словечка о Советском Союзе. И все же, советы все приняли на себя, словно бы в соответствии с ключом, данным мною на последней странице (что "метафорой я целюсь в современность

"). Как будто бы — ибо я не предполагаю, что этот ключ был им необходим, без него они ведь тоже подали бы протест; так как гнев их проистекает из Закона Ножниц ("Ударь по столу, и ножницы отзовутся") — когда, например, вспоминал, что русский "новый конституционный строй (…) был организован так, чтобы быть эффективной ширмой для самодержавного тоталитаризма" — они это приняли в отношении самих себя, хотя об этом их никто и не просил. Оскорбительной инсинуацией на советский правопорядок они посчитали следующий анекдот:

"Царь Петр Великий, развлекавшийся в Спитхед пожелал увидеть, как выглядит знаменитое наказание путем протягивания под килем, которому подвергали моряков Королевского Флота. Услыхав, что как раз на этот момент нет никого осужденного, он предложил:

— Пускай возьмут кого-нибудь из моих людей.