Императорский покер

Куракину тогда ужасно повезло, по двум причинам: он всего лишь упал с лестницы и слегка разбился, таким образом получив более зрелищные, чем подагра, причины для страданий. Давайте дадим слово нашей неоценимой мемуаристке, Анне из семейства Тышкевичей, тогда еще Потоцкой, а затем — Вонсович:

"Пожар удалось погасить только лишь на следующее утро. Во время просеивания золы обнаружилась куча бриллиантов. Князь Куракин, русский посол, который не пропускал ни единой оказии выставить напоказ свои драгоценности, прибыл на бал, обвешанный всеми своими усыпанными бриллиантами орденами. Их значительную часть он потерял в тот момент, когда его с огромным трудом извлекали из-под лестницы на галерею, где масса людей лежала один на другом. Не прошло и нескольких часов, как на всех углах уже можно было купить изображение несчастного посла, декорированного множеством пластырей, необходимых ему по причине множества ожогов. Они создавали забавный контраст с толстым, вечно спокойным лицом, а пустоты в орденских звездах на месте потерянных бриллиантов еще более усиливали любопытство прохожих".

Пластыри и портреты не удовлетворили Александра Борисовича, и потому вскоре появился изданный за его счет потрясающий труд под названием: "Состояние страданий князя Куракина, российского посла". На первой странице можно было видеть портрет "болящего Лазаря", со всеми скрупулезно перечисленными ранами, подробное описание которых заполняло книжку "от корки до корки". Помимо того, Куракин демонстрировал все эти раны "au naturel" всякому, кто не успевал убежать перед его открытостью; он даже обнажился перед доктором Франком, которого терпеть не мог.

Значение описанных здесь "состояния страданий князя Куракина" и смертоносного бала было бы, возможно, преувеличено, если бы не факт, что бал этот был дан по причине второго брака Наполеона. А проблема этого брака и была второй из упомянутых вначале, которые родились в Эрфурте.

Во время съезда Бонапарт дал Талейрану одно интимное поручение. Конкретно же: чтобы герцог прозондировал царя по следующему вопросу: не был бы склонен Александр отдать своему "брату" в жены Великую Княжну Екатерину Павловну, что соединило бы Романовых с Бонапартом узами крови и сильнее, чем что-либо еще, скрепило бы франко-российское примирение. Понятное дело, Наполеон знал, что никакое супружество, даже его лично с Александром, если бы природа это позволяла, не в состоянии объединить два государства с противостоящими интересами (он знал это и из истории, и из современности, поскольку в Европе сражались многие вроде бы как и связанные родственными узами монархи), но покер был покером, и Бонапарт, выдвигая подобное предложение, имел в виду две близкие цели и одну долгосрочную. О долгосрочной мы еще поговорим, а вот близкие цели были следующими:

устрашить подобным державным родством готовящуюся к нападению на Францию Вену;

еще сильнее нейтрализовать "хитрого византийца" и сделать из него подстреленного дробью зайца, чтобы Франция, не опасаясь удара из-за Вислы, могла "урегулировать" свои испанские дела.

Чтобы более подробно объяснить весь этот запутанный розыгрыш, необходимо начать с необходимости, которой для императора был его развод. Наполеон просто обязан был сменить супругу на способную рожать, поскольку Жозефина, злоупотребившая будуарными утехами во времена Директории, уже не могла иметь детей, сам же он старел, и ему срочно был нужен дофин, чтобы еще успеть обучить его, как властвовать над Европой.

Ему нелегко было принять это решение, так он и на самом деле любил Жозефину, а кроме того, полтора десятка совместно прожитых лет привязали его к красавице-креолке. Он мало в чем мог ее обвинить, разве что в бесплодии и буквально невероятном мотовстве. Перед ним у нее был один муж (генерал Богарне, она родила ему двух детей, к которым Наполеон относился как к собственным) и столько любовников, во главе с весьма опытным "свинтусом" Баррасом[96], что и сама она стала невообразимо опытной. Мужу она изменила раз или два, в самом начале супружеской жизни, потом же его злили только ее шуры-муры с министром полиции, Фуше. Зато Фуше, в свою очередь, был весьма опытен в искусстве разоружения императора, и когда тот однажды воскликнул:

— Фуше, мне следует отрубить тебе башку!

То в ответ услышал:

— У меня, сир, по этому вопросу мнение совершенно противоположное.