Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

В начале XX века, в период экономического роста и, соответственно, строительного бума, пожалуй, наиболее решительными критиками и правового, и творческого индивидуализма стали самые знаменитые и выдающиеся из русских архитекторов. Они утверждали, что безвкусные здания, принадлежащие частным владельцам, как старые, так и недавно построенные, уродуют город и препятствуют осуществлению их грандиозных проектов реконструкции. Антииндивидуализм присутствовал в сетованиях об упадке дворянских усадеб и о коммерциализации жилищного строительства, которая действительно угрожала памятникам истории, равно как и в критике дурных вкусов новых владельцев архитектурных шедевров и реконструкции исторических зданий. Поначалу идея о том, чтобы ограничить право распоряжаться своей собственностью под тем предлогом, что чей-нибудь наследственный дворец настолько красив и замечателен, что его собственник обязан учитывать интересы общественности и потому не имеет права покрасить его стены или прибавить пару колонн на фасаде, могла показаться странной. Она набрала силу в начале XX века под влиянием новых художественных и философских представлений, сочетавших культ красоты с антииндивидуализмом (особенно характерным для идеологии неоклассицизма в искусстве) и этатизмом, выражавшимся в уверенности в том, что лишь государство способно творить архитектурные чудеса (подобно чуду Петербурга), быть хранителем культурного наследия и воспитывать у своих подданных художественный вкус. Эта новая вера побуждала художников и архитекторов требовать вмешательства государства в хаотические процессы обновления, шедшие в России на рубеже веков. Не кто иной, как сам Александр Бенуа приветствовал «предписание и строй казенного искусства», «грандиозность чиновничьего мира». Бенуа призывал художников увидеть красоту «в пресловутой бюрократии», способной не только на «великие, но и на красивые дела»[898]

, и осуждал индивидуализм, «творчество вразброд» и «художественный хаос»[899]

. Неоклассический стиль в архитектуре и преклонение перед стилями XVIII и начала XIX века несли в себе отчетливое антииндивидуалистическое и даже антигуманистское содержание. Г. К. Лукомский представлял себе идеальный (и утраченный) александровский Петербург как безлюдный город с «полосатыми столбами… стриженными аллеями, обширными пустынными площадями, прямолинейными улицами»[900]

. Оригинальные проекты городской застройки в неоклассическом стиле[901]

предвосхищали «сталинский ампир» и почти не оставляли возможностей для архитектурной креативности и проявлений индивидуализма[902].

Вера в могущество государства, разделявшаяся ведущими представителями художественного сообщества, во многих отношениях напоминала «аксиоматический этатизм лесоводов». Пожалуй, она была отличительной чертой профессиональных сообществ, выражавших сомнения в компетентности индивидуальных необразованных собственников, которые к тому же имели иное социальное происхождение. И борцам за охрану природы, и знатокам искусства было свойственно ожидание, что государство возьмет на себя ответственность за улаживание конфликтов между частными и общественными интересами, и их представления о государственной власти в этом отношении совпадали. В то же время предполагалось, что могущество государства будет опираться на знания и опыт профессиональных сообществ. Краткий очерк истории разработки законов о памятниках показывает, что общественные профессиональные организации играли в этом процессе решающую роль. Более того, эти организации претендовали на право быть главной контролирующей инстанцией и действительно получили определенные исключительные права – такие, как монополия на археологические раскопки на казенных землях или право одобрять проекты архитектурной реставрации. Общим рефреном в их нападках на церковные власти и частных собственников была ссылка на опасность невежества; соответственно, знания, просвещенный вкус и профессиональные представления о надлежащем облике вещей наделяли экспертов уникальным правом диктовать частным собственникам, как им надлежит распоряжаться объектами, имеющими общественную значимость. В своей совокупности дискурс об «охране» публичных вещей – будь то лес или церковь – вел общество к изменению базовых представлений о собственности. В итоге в начале XX века едва ли кто-либо стал утверждать, что собственность должна быть неотчуждаемой, а право собственности – неограниченным. Более того, провозглашенная Екатериной II тождественность собственности и свободы оказалась неработоспособной, поскольку наличие собственности стало восприниматься как сопряженное не только с правами, но и с обязательствами.