Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Почему же проект формирования культурного наследия не получил полноценного признания со стороны правительства? Мы начали разбор этого процесса с того, что выявили различие между представлениями о художественной ценности, свойственными экспертам, прихожанам, священникам и частным собственникам. Хотя в каждой из этих групп можно обнаружить множество разных представлений о прошлом, различия между группами, например между экспертами и императорским двором или правительством, все же были значительны и ощутимы. Взгляды двора, как блестяще показывает Катерина Кларк, проявились в безвкусной пышности юбилейных торжеств 1913 года[907], за которыми последовал арест Брягина за покупку икон в церкви, санкционированный и одобренный правительством. Выражая симпатию к красоте прошлого, поддерживая деятельность Императорской Археологической комиссии по охране памятников и финансируя ряд ее проектов и начинаний, двор и правительство не признавали методов присвоения истории и искусства, применявшихся экспертами. Не существовало возможности создать императорское Министерство искусства и культуры, которое бы взяло под свое крыло всех персонажей нашего рассказа – художников, коллекционеров, архитекторов и художественных критиков, – но, как выяснилось впоследствии, вполне возможным оказался соответствующий народный комиссариат. Многие из российских специалистов по искусству после революции получили для себя институциональное пристанище, о котором так долго мечтали.

Двусмысленное отношение экспертов к государству и их разногласия в плане художественных и политических представлений делают проблематичной (и даже невозможной) попытку описать их деятельность посредством тех или иных политических ярлыков – таких, как «либерализм», «популизм» или «консерватизм». Как, вероятно, уже заметил читатель, люди, сознательно или непреднамеренно принимавшие участие в формировании общего художественного достояния, имели самые разные и зачастую несовместимые художественные вкусы и политические взгляды: Мария Тенишева и Прасковья Уварова, Сергей Дягилев и Петр Покрышкин принадлежали к разным поколениям и социальным кругам. Порой, как, например, у П. М. Третьякова, радикализм в творческой сфере сочетался с политическим консерватизмом, который часто замалчивали поклонники Третьякова из числа народников и либералов[908]. Опровергает ли эта пестрота политических идеологий мою изначальную посылку о том, что понятие общественного достояния являлось по своей сути либеральным? Вовсе нет. Разумеется, с политической точки зрения не было ничего либерального в защите церквей от уничтожения (как и в охране лесов) или в попытках остановить вывоз древностей (как и в намерении сделать воды доступными для их промышленной эксплуатации). Тем не менее идея превратить искусство в собственность нации подрывала монаршие привилегии, в то время как желание заставить государство заниматься развитием культуры вместо того, чтобы быть собственником этой культуры, отвечала идеям нового либерализма[909]

. Обсуждение художественной собственности и национального наследия зарождало в общественном сознании представление о нации как об иной сущности, отличной от государства, о нации как о носителе прав и свобод и хозяине своих культурных активов. Наконец, реформа прав собственности, инициированная проектами национализации искусства, в основе своей носила либеральный характер, а либеральные политики, как будет показано в следующей главе, в начале XX века с готовностью участвовали в кампании за передачу культурных (как художественных, так и литературных) богатств в ведение общественности.

Часть 3. «Деревеньки на Парнасе»

Литературная собственность и культурная реформа

Глава 6

Писатели и читатели

ЗАКОН И ПУБЛИЧНЫЙ ДИСКУРС

Когда речь заходит об искусстве и культуре, традиционные юридические понятия зачастую перестают работать. Ценность произведений искусства зависит не от их материальной стоимости. Их значение, а следовательно, и ценность определяются экспертами и ценителями – их мнение придает этим произведениям особый статус и требует принятия специальных правовых норм по обращению с ними и передаче из рук в руки. Никто не вправе свободно распоряжаться своей собственностью, если она обладает исторической или художественной ценностью, и чем выше эта ценность, тем больше ответственность, возложенная на владельцев.